Я все еще влюблен

– Не обижайтесь, господа, и не унывайте! – подняв руку, крикнул Маркс. – Ведь завтра, здесь же, в девять утра мы встретимся с вами снова. Бой будет продолжен!

– Сегодня победа за нами! Пока «Новая Рейнская» спасена! – ликующим голосом подхватил Энгельс. – А завтра – посмотрим!

Это «посмотрим!» вместило столько задора, дерзости, силы, что было ясно: и завтрашний бой их не страшит.

Едва ли не у всех кёльнцев, присутствовавших на суде и расходившихся сейчас по домам, среди множества мыслей, впечатлений, чувств, оставленных процессом, неотвязно вставали вопросы: что же произошло в совещательной комнате? Почему присяжным заседателям потребовалось лишь двадцать минут, чтобы в один голос оправдать подсудимых?

А дело все в том, что в совещательную комнату присяжные пришли уже с твердым намерением сказать: «Нет, не виновны». Одним весь ход процесса, особенно же речи Маркса и Энгельса, ясно показали, что быть в данном случае на стороне обвинения просто невозможно и бессмысленно. Другие – их, пожалуй, больше всего – были убеждены, что всех подсудимых надо бросить в тюрьму, а газету закрыть, но они видели перед собой полный зал людей, горячо сочувствующих подсудимым; они знали, что на улице, у подъезда суда, собралась возбужденная толпа; они помнили, что когда 14 ноября прошлого года Маркса вызвали на допрос, то до Дворца юстиции его провожало несколько сот человек, которые не разошлись во время всего допроса, а когда главный редактор «Новой Рейнской газеты» вышел от следователя, они радостно приветствовали его, проводили до зала Эйзера, где он поблагодарил их за поддержку; и всем было совершенно ясно, что если бы Маркса арестовали, то эти люди освободили бы его силой. Третьи принимали в расчет, что хотя революция почти повсеместно и разбита, но сколько еще всюду брожения, затаенной злобы, жажды мести. Четвертые были подавлены и сбиты с толку поведением подсудимых: по их убеждению, если люди ведут себя так независимо и смело, значит, за ними непременно стоит какая-то большая сила; эта сила была им неизвестна, тем могущественнее и страшнее она казалась…

Лишь один присяжный заседатель из двенадцати пришел в совещательную комнату с решением провозгласить: «Да, виновны!» Это была та самая «рожа», на которую обратил внимание Энгельс. Но перед тем как подошла его очередь отдать свой лист старшине, один присяжный спросил другого:

– А этот Энгельс не родственник ли коменданта города полковника Энгельса?

– Не думаю… Не знаю, – последовал неопределенный ответ. – Впрочем, бог весть…

«А что, если и правда родственник? – смятенно подумала „рожа“. – По нынешним временам все может статься!»

И он четко, размашисто вывел: «Нет, не виновны!»

Так сложилось полное единодушие и произошло «чудо» еще более разительное, чем то, на которое смутно надеялся Маркс, а когда кто-то предложил поблагодарить Маркса, то, хотя с предложением согласны были не все, ни у кого не повернулся язык возразить.

Глава четвертая. Визитеры из 16-го пехотного

Женни распахнула дверь в комнату мужа.

– Карл! Опять пришли солдаты.

– Какие солдаты? – Маркс поднял голову, нехотя оторвав взгляд от рукописи.

– Да, наверное, те самые, что приходили позавчера, когда ты еще не вернулся из Дюссельдорфа.

– Но позавчера, по словам Ленхен, были не солдаты, а унтер-офицеры.

– Боже, какая разница! – досадливо махнула рукой Женни.

– Кое-какая разница, моя милая, все-таки есть… Ну и что они хотят?

– Они требуют, как и тогда, личной беседы с тобой.

– Требуют?

– Именно требуют.

– Я думаю, Женни, – Маркс встал из-за стола, – мы могли бы это требование оставить без внимания, но, согласись, ведь интересно – зачем я им понадобился?

– Нет, Карл, – Женни решительно покачала головой, – у меня интерес к таким визитам и беседам пропал на всю жизнь со времен Брюсселя.

Маркс видел, что жена испугана, взволнованна, ему хотелось успокоить ее, ободрить, и потому он тянул разговор и старался придать ему шутливый характер.

– Ах, ты ничего не понимаешь! – сокрушенно воскликнул он. – Ты не видишь разницы не только между солдатом и унтер-офицером, но и даже между армией и жандармерией. Ведь тогда, в Брюсселе, к нам наведались и увели меня жандармы! У жандармов – и это вполне естественно – всегда есть о чем поговорить со мной. Но вот когда в тихое послеобеденное время на квартиру к доктору философии и главному редактору большой газеты приходят унтер-офицеры армии его величества и настаивают на личной беседе с ним, то это, право, весьма необычно и загадочно. Я заинтригован. Может быть, они хотят попросить у меня фотографию, чтобы повесить у себя в казарме. Ты должна принять во внимание, что после двух выигранных процессов моя популярность необычайно возросла…

– Карл, не шути, – очень серьезно перебила Женни. – Лучше вспомни, чем окончилась беседа с солдатами одного философа из Сиракуз.