Я все еще влюблен

– Я это люблю больше, чем фехтование и даже плавание, – вполне серьезно ответил Энгельс. – Да, так вот порой в том путешествии мне приходилось делать дела довольно неожиданные. В одной бургундской деревеньке, где-то, кажется, под Осером, у крестьян, приютивших меня на ночлег, сломал ногу роскошный племенной хряк. Надо было его заколоть. А самого хозяина дома не оказалось, он уехал куда-то дня на два-три, а может, и больше. Хозяйка ко мне чуть не с мольбой…

– Ну и ты? – вырвалось у Молля.

– Что – я? Конечно, заколол. И даже освежевал.

– Не верю! – восхищенно воскликнул Молль.

– Да, это не просто, – словно бы поддержал неверующего возница.

– Дело твое, – пожал плечами Энгельс. – Но если тебе доведется быть в Бремене, зайди в церковь святого Мартина к ее настоятелю Георгу Готфриду Тревиранусу и справься у него. Лет десять назад я жил в его доме и именно там приобрел первый опыт на сей счет.

– Ну если такой авторитет, как настоятель, – я умолкаю, – засмеялся Молль.

– А быков валить вам не приходилось? – спросил возница, вовсе не желая пошутить над рассказчиком, но все-таки это прозвучало как подначка, и Молль захохотал, давясь яйцом.

– Нет, быков не приходилось, – спокойно ответил Энгельс. – А твоего сомнения, Иосиф, я понять не могу. В деревушке Дампьер, неподалеку от Луары, на постоялом дворе я встретил артель парижских рабочих, которые по приказу правительства возводили здесь плотину для защиты от наводнения. Так бригадир артели был обо мне совсем иного мнения, чем ты. Он хотел немедленно зачислить меня в свою рать, уверял, что я очень быстро освоюсь с работой и уже со второй недели смогу зарабатывать пятьдесят су в день.

– И ты отказался?

– Я бы совсем не прочь для разнообразия сменить на месяц или два перо на лопату, но без документов это было опасно.

Выпили по второй кружке, и Энгельс продолжал:

– А в деревеньке около Шатонёфа, тоже на Луаре, я ночевал в доме, где вроде бы вся работа была переделана – не нужно было ни воды, ни дров, ни свинью колоть. Я думал, думал – и нарисовал хозяйским детишкам несколько рож, объяснил: это – Луи Наполеон, это – генерал Кавеньяк, это – Арман Марраст, мэр Парижа.

– И похоже получилось?

– Вылитые, хотя и карикатуры. Но хозяева не поняли, что это карикатуры, и смотрели на них с таким восхищением, так благодарили меня! И тут же повесили портретики на стену.

Молль засмеялся.

– Дело, видишь ли, в том, – Энгельс горестно покачал головой, – что французские крестьяне, несмотря на все их добродушие, гостеприимство, веселость, с точки зрения политического развития, как и немецкие крестьяне, увы, все еще остаются варварами – они боготворят Луи Наполеона, этого ничтожного, тщеславного, путаного дурака, спекулирующего великим именем! А ведь на выборах – этого забывать нельзя! – им принадлежит свыше шести миллионов голосов, то есть они составляют больше двух третей всех избирателей Франции.

Вознице, кажется, были не очень интересны подобные вопросы, его больше занимали конкретные обстоятельства путешествия, и потому он спросил:

– Сколько же вам приходилось отмерять каждый день? Поди, не мало?

Энгельс стал прикидывать:

– Если по карте, то от Парижа до Женевы не так уж далеко – километров четыреста, но дорога раза в полтора длиннее, километров шестьсот. А я частенько шел и не по дороге, отклонялся в сторону, чтобы взглянуть на ту или иную местность, да еще раза два-три сбивался с пути. Вот и считайте. Точно помню, что в первые два дня прошел пятнадцать лье, это получается больше тридцати километров в день. Такой, пожалуй, и была моя средняя скорость.

– Прилично, – сказал возница. – Ведь это день за днем две недели!

– Как бы то ни было, а в Женеву я входил в сапогах, подвязанных веревочками. И на первые же деньги, что мне прислали из Кёльна, купил новые ботинки.

Молль разлил остатки вина, нетерпеливо поторопил:

– Ну, а женщины, женщины-то! Ты их все обходишь молчанием.

Энгельс выставил вперед ладонь: дескать, не спеши.

– Честно говоря, во Франции хватает всяких женщин. Немцам больше нравятся ширококостные крестьянские девушки, и, может быть, они правы. Пусть уж простят меня соотечественники, а чисто умытые, аккуратно причесанные, прекрасно сложенные бургундки из Сен-Бри и Вермантона понравились мне больше.

– Я с тобой солидарен! – воскликнул Молль. – И выпьем за бургундок в каждой нации.

– Выпьем!

Недолго еще продолжался этот придорожный пир. Солнце уже пошло к закату, и надо было спешить.

Глава тринадцатая. Как со шпионом

В Кирхгеймболандене была всего одна гостиница. В ней и поселились Энгельс и Молль. Они намеревались побыть здесь день-другой, разведать обстановку с помощью знакомых из добровольческого рейнско-гессенского отряда, располагавшегося в городе, а потом Молль перешел бы границу Гессен-Дармштадта и стал бы пробираться в Пруссию, где надеялся завербовать канониров для армии повстанцев, Энгельс же, проводив друга, должен был вернуться в столицу Пфальца.