Я все равно тебя дождусь!

– Нет, Саша, прости. Не вернусь. Мы квартиру сдали, пока хватает. А в сентябре я начну преподавать в училище, я уже договорился. И в художественной школе часы обещали.

– Понятно. Ну ладно, не буду вам мешать. Зайдете ко мне?

– Постараемся.

Саша повернулась и на негнущихся ногах пошла по залам к выходу, прекрасно зная, что не зайдут. Ни перед уходом из музея, никогда. Ну и пусть, думала Александра, проходя по сверкающему паркету среди картин в золоченых рамах, белых обнаженных Афродит и чугунных воинов со щитами. Она провела пальцем по витрине – опять пыль! Надо сказать уборщицам, чтобы тщательнее убирали…

И наткнулась взглядом на собственное отражение в большом старинном зеркале с потемневшей амальгамой – из ампирной рамы на нее смотрела приземистая дама в очках с суровым выражением лица, не хватало только этикетки: «Директор музея». И серый костюм, который еще утром казался ей вполне элегантным, и розовая блузка, и туфельки на каблучках, и модная стрижка – все померкло на фоне блистательной шохинской Артемиды. И совершенно некстати вспомнился нечаянно подслушанный пару месяцев назад телефонный разговор мужа. Впрочем, не было дня и часа, чтобы она об этом не вспоминала.

– Послушай, милая! Ну, не надо, перестань, не надо! Ты же понимаешь, – бормотал Толик в трубку, и Александра подумала, что никогда не слышала у него такого нежного тона. Она пришла домой пораньше и заснула, а Толик не заметил. – Как я могу ее оставить, как?! Мы столько лет вместе… Если бы… Если бы у нас были дети, а так… Она же останется совсем одна. Прости меня, я не могу так с ней поступить. Я виноват перед тобой, виноват! Но что же делать?

Александра замерла, накрывшись с головой пледом, и начала дышать только тогда, когда хлопнула входная дверь – Толик вышел гулять с собакой. Зачем, зачем она об этом вспомнила именно сейчас!

Саша отвернулась от зеркала и тут же увидела Шохиных, которые стояли в соседнем зале и тихо разговаривали: Марк держал Анютку на руках, а Илька прислонился к матери. Освещенные солнцем и вписанные в проем высоких и широких дверей, как в раму, они казались прекрасной картиной – «Семейный портрет в интерьере». У Александры потемнело в глазах. Все ее чувства, до того сдерживаемые, вдруг выплеснулись наружу: зависть, злобная обида, ревность, ненависть… Выплеснулись и черной волной устремились в сторону Шохиных. Но оказалось, что в проеме дверей, ведущих в соседний зал, стоит Вика… и волна рассыпалась у ее ног. Александра попятилась, задев ограждение перед картиной, тут же зазвенела сигнализация, а из-за угла прибежала смотрительница, отошедшая поговорить с товаркой о способах лечения артрита в коленках.

– Ничего, это я нечаянно задела, – с трудом выговорила Александра. – Почему у вас тут такая пыль? Не видите? Скажите коменданту, чтобы тщательней убирали!

– Хорошо, Александра Евгеньевна! – Смотрительница даже чуть присела из почтения: в музее Сашу побаивались. – Непременно! Да я сама сейчас вытру, не беспокойтесь!

Вот так. Пока сама не скажешь, никто палец о палец не ударит! И Александра быстро ушла. «Ничего, – думала она, – ничего. Зато у меня есть музей. Это мой дом. И я должна поддерживать в нем порядок. У нас замечательный музей, и посещаемость лучшая в области, и конкурс мы выиграли…» А перед глазами у Саши все стояло бледное лицо и черные «мохнатые» глаза Вики, глядевшей на нее с жалостью и пониманием.

Шохины тоже потянулись к выходу, только Марк чуть задержался, оглянувшись на Айвазовского, и вздохнул: аромат нарциссов все еще витал в воздухе.

Вика!

Маленький парусник в золотой дали – он никогда не пристанет к берегу.

И никогда не уйдет за горизонт.