«Я всегда на стороне слабого». Дневники, беседы

Обыденные слова о том, что доброта и милосердие открывают сердца, что они есть самое сильное оружие, в случае Лизы не просто формальность или фигура речи. Годами, изо дня в день, добровольно занимаясь тяжелой, грязной, непосильной для большинства людей работой, сталкиваясь с неприятием и даже ненавистью, не сдаваясь в самых безнадежных обстоятельствах, Лиза действительно завоевывала сердца.

В том числе сердца «сильных мира», олигархов, чиновников, которых трудно было заподозрить в наличии каких-либо сентиментальных чувств. Тем не менее редкое сочетание хрупкости, силы и бескорыстия действовало на облеченных властью мужчин, заставляя «держать спину» и предлагать свою помощь. Постепенно перед Лизой открывались двери самых высоких кабинетов, по ее просьбе поднимали в воздух самолеты и формировали поезда, ее вопросами занимались лично первые лица, ее буквально осыпали наградами, в конце концов, ей вручил Государственную премию президент Путин. Через неделю Лиза погибла.

Здесь мы подходим к тому, о чем мне трудно говорить. Речь идет об обстоятельствах гибели Лизы. День и ночь, начиная с проклятого 25 декабря, я прокручиваю в голове один и тот же сценарий: хоспис в Киеве — подвал на Пятницкой — Павелецкий вокзал — бездомные — бедные — больные — Дом милосердия — президентский совет — война в Донбассе — эвакуация детей — Госпремия — Сирия — Ту-154. Я думаю об этом так упорно, что из глубин бессонницы цепочка событий начинает являться мне в виде мерцающих цифр, какого-то дикого уравнения, в конце которого, как ни меняй местами вводные, неизменно возникает развалившийся в воздухе самолет. Я не могу повернуть вспять ход вещей, но могу точно назвать point of no return. Точкой невозврата для Доктора Лизы оказалась война. Ее путь в самолет начался в 2014 году с событий в Донбассе.

Я постоянно думаю о том, можно ли было тогда остановить Лизу, уговорить не ездить в Донецк за детьми, придумать какие-то железобетонные аргументы, чтобы она перестала вязаться с государством, которое очевидным образом ее использовало. Увы, я отлично знаю ответ. Остановить ее было невозможно. Она говорила: «Я не понимаю, как вообще можно находиться ЗДЕСЬ, когда ТАМ раненые и больные дети остаются без помощи?!» Это трудно объяснить людям, которые Лизу не знали, но в приведенной реплике каждое слово имело буквальный смысл. Ей действительно было необходимо любыми путями оказаться там, словно она была солдат, получивший приказ, подлежавший немедленному, беспрекословному исполнению.

Она была не солдат, а целый генерал, когда дело касалось логистики: четко и профессионально выстраивала эвакуационную цепочку Донбасс — Москва, задействуя все три стороны конфликта: Россию, Украину и ДНР, требуя коридора и прекращения огня. Уважение к ней военных — не только российских — было так велико, что на время, пока дети ехали, стрельба прекращалась. В придуманной Лизой цепочке было только одно слабое звено: автобус с детьми должен был преодолеть несколько десятков километров степи, которую фактически не контролировала ни одна из сторон и которая простреливалась. Лиза с детьми и их родителями проделывала этот путь десятки раз. Однажды я была с ними в автобусе. Сначала мы двигались в абсолютной тишине: все были предупреждены, что это самый опасный участок дороги, и напряженно молчали. Время от времени нас тормозили обвешанные оружием люди в форме без опознавательных знаков на блокпостах. Лиза просила их не входить в автобус, чтобы не пугать детей. К концу пути, когда мы уже приближались к железнодорожной станции, в автобусе раздались тихие голоса — дети запели. И если на земле бывает ангельское пение, то настоящим я свидетельствую, что слышала его.