Я всей душою с вами, львы !

А для Рафики как раз было важно, чтобы я остался. Однако в конце января мы с Джулией, хоть и не без колебаний, сошлись на том, что недельный отдых на Южноафриканском побережье, подальше от повседневных тягот и забот, будет благотворным для нас обоих. Я, конечно, согласился скрепя сердце, но Джулия настояла - и вот мы в пути. Оставив наш драный пикап в Йоханнесбурге, мы пересели в новую добротную "топоту", предоставленную руководителем компании "Эйвис", и с ветерком на юг, к побережью!

Самое большее, что мы могли себе позволить, это провести шесть дней в скромной гостинице на Дельфиньем побережье. Мы спали, плавали, гуляли, сколько хотели, но понимали, что время, когда затянутся душевные раны и стихнет боль утрат, еще не пришло. Больше всего я волновался о неясном будущем Рафики.

Но я тогда и понятия не имел, что напряжение последних месяцев сказывалось на Джулии гораздо сильнее, чем на мне. Моя тоска и горечь несбывшихся надежд были обнажены, а Джулия даже там, на блаженном побережье, сдерживалась и не давала своей боли излиться наружу. Она чувствовала, что, не сумев сдержать себя, только добавит мне страданий. Вот в чем заключалась главная проблема наших отношений: мы не могли оказывать друг другу равнозначную эмоциональную поддержку. Я всегда получал ее от Джулии, а сам, поглощенный то одной, то другой проблемой, не замечал, что она тоже нуждается в помощи.

В течение целой недели, даже часами наблюдая резвящихся в волнах дельфинов, я мыслями оставался в диких, заросших кустарником землях. Дни пролетели как один миг, и вот мы снова в Тули, катим по разбитой дороге назад к лагерю. Слова прорицательницы о грозящей нам опасности по-прежнему буравили мне мозг, и я постоянно предлагал Джулии на какое-то время уехать. Вскоре сыскался и повод: деньги у нас были на исходе, а она могла бы подзаработать в Йоханнесбурге.

В конце недели нам пришлось срочно ехать в городишко Мессину, в Северном Трансваале, за запчастями к пикапу. Там мы услышали, что скоро на Йоханнесбург пойдет автобус и остановится здесь рано поутру. Решение было принято мгновенно.

...Недавно Джулия сказала мне, что, когда отъезжал автобус, она почувствовала, что назад ей дороги нет. Конечно, Джулия не была бы Джулией, если бы расставалась со мной с легким сердцем. Ей казалось, она меня предает. Конечно, в течение последующих недель она не раз наведывалась ко мне, порой задерживалась, и надолго, но, когда в то утро она махала мне из окна автобуса, ее жизнь со львами среди заросших кустарником земель завершилась. Завершалась и наша совместная жизнь.

Несколько месяцев Джулия работала в Йоханнесбурге - сначала турагентом сафари, затем научным консультантом при кинокомпании, снимавшей фильмы о жизни дикой природы. Только в Йоханнесбурге она почувствовала, что душа ее опустошена, будто выгорела дотла. Она обратилась за помощью к психологу, и тот чуть было не отказался от нее - до такой степени она была физически и эмоционально истощена. Джулия погрузилась в беспробудную серую тоску, когда почти все равно, на том ты или на этом свете. Жить не хотелось... Слава Богу, время - лучший врач. Джулия начала поправляться, но вместе с тем поняла, что ей нельзя возвращаться в эти дикие земли, где неизвестно какая новая травма подстерегает ее. Вся штука была в том, что в конце года мы собирались пожениться, и это осложняло ситуацию, в которую мы попали.

Теперь я подолгу бродил один по диким, заросшим кустарником землям, терзаемый страхами и сомнениями. Меня часто спрашивают, чувствовал ли я себя тогда одиноким. Да пожалуй что нет - столько всяких мыслей приходило в голову, что одиночество как-то не ощущалось. К тому же я так сосредоточился на осмыслении ситуации, что, в отличие от Джулии, не сознавал, какое воздействие оказывают на меня все эти стрессы и душевные травмы.

Я не мог сомкнуть глаз по ночам, только виною этому была не шизофрения - я близко к сердцу принял слова прорицательницы. Каждый раз, когда я слышал ночью шум машины, мне представлялось, будто она едет прямо на меня. Тогда я тушил свечу, хватал ружье, перелезал через забор и прятался в кустах. В лагере я не чувствовал себя в безопасности. К тому же наши машины дышали на ладан, да и радио барахлило. Хорошо, что Джулия была в безопасности в Йоханнесбурге.

Каждый день перед закатом я разводил костерок, ставил на него сковородку с едой (обычно это были мопановые черви с рисом под соевым соусом) и, пока обед поспевал, стирал одежду, наливая воду из старой сорокачетырехгаллонной бочки. После этого я жадно набрасывался на еду, а когда сгущались сумерки, обязательно прислушивался - не слышно ли Рафики? Когда становилось совсем темно, я зажигал свечу и отправлялся в палатку Джулии почитать. Я больше не решался ночевать в своей палатке, стоявшей у самой ограды, потому что там я был более уязвим.

В конце концов я засыпал, но в два или три часа ночи - час чертей и привидений, как обычно говорят, - просыпался, терзаемый страхом, и лежал в палатке, ловя каждый подозрительный звук.