Я, Всеслав

Ребята казались бледными тенями. Каждый из них смотрел сейчас глубоко-глубоко в себя, и один Чёрный Перун ведает, что открывалось им в тех глубинах. Молча попили чаю. Молча повозились с рюкзаками, что-то доставая и перекладывая. Молча стали готовиться к дороге.

А потом над деревней пролетел вертолет.

– «Апач»! – взвизгнула Маша. – Что они…

– По нашу душу, стало быть, – сузив глаза, процедила Соня сквозь зубы. – Не зря я вам про рейнджеров толковала… наверное, думают, у нас тут база…

Второй вертолёт. Судя по шуму, транспортник. Третий, четвёртый…

– Будут прочёсывать, – побледнел Костик.

И четыре пары глаз с отчаянной надеждой воззрились на меня. Возьми Меч. Спаси нас, мы еще так молоды, мы еще так хотим жить!

Я покачал головой.

– Не надо паники. Пока что ещё никто не стреляет. Да и непохоже, чтобы они садились.

И верно – вертолеты сделали круг над деревней и, завывая винтами, ушли дальше, за Омшу, к глухим еловым островинам среди болот, к Мохову озеру…

Я от всей души пожелал им напороться на Мохового Человека.

Ребята шумно завздыхали, хлопая друг друга по плечам, словно заведённые. Думают, что пронесло…

– Точно, те рейнджеры с вокзала… Ой, Сонька, да что ж теперь с тобой будет? Выходит, тебе ж в город возвращаться нельзя… и батька твой…

– Папа всегда к этому готов, – сухо и гордо отрезала Соня. – Всё равно надо возвращаться. В Питере спрятаться легче, чем тут. Вот только как добираться…

– Лесами пойдём, – пожал плечами Костик.

– Надо круга дать, выйти к железке, что от Неболчей к Любытину, и до Окуловки, – подхватил Миша.

О Мече они уже старательно не вспоминали.

– Ребята, – сказал я. – Ребята… вам нельзя никуда идти. Скорее всего, оцеплен уже весь район… ваши фамилии и физиономии на всех станциях, на всех сканерах. Даже если вы – лесами – и доберётесь до Питера, долго вам не продержаться. И отец твой, Соня…

– Он от меня отречётся, – пожала она плечами. – Он на хорошем счету, мы специально организовали пару провалов, чтобы ему верили. Оружие отдавали, склады, явки… только без людей, конечно. А квартира у меня своя есть. И документы добудем, нашим уже делали так. Нет, Всеслав-ведун, это наша война, и мы с неё, – она покачала головой, – в отставку не подадим.

Гордо вскинула голову.

– Понимаю, что ты сказать хочешь. Мол, оставайтесь здесь, будете в безопасности… Нет, ведун, мы уж лучше пойдём. Гвоздь выковывать. Я ведь так понимаю… чашку под рану подставлять не нужно?

Она всё схватывала с полуслова, с полумысли даже. Ах, какого воина терял, безнадёжно терял Чёрный Перун!

– Соня, Маша, мальчики… Вас убьют. Вокруг деревни – кольцо. Они будут прочёсывать всё подряд.

– Значит, если они найдут нас в деревне, шансов у нас не будет совсем, – пожала она плечами. – В лесу через цепь прорваться можно. Я знаю все приемы.

Кажется, я мог задержать их только силой.

Однако – будь прокляты и эта мудрость, и эти видения! – я словно наяву видел этот самый гвоздь, ало-ржавого цвета, словно и в самом деле состоящий из засохшей крови, медленно поворачивающийся перед моим внутренним взором; я понял, что он уже куётся, куётся не здесь, в потаённых, сокрытых даже от меня кузницах неведомыми мастерами, – чтобы им был бы подкован конь моего Бога в тот день, когда эта земля захочет стать свободной. По-настоящему захочет.

И кровь этих четверых вся, без остатка, уйдёт в этот гвоздь. И кто может сказать – не завершит ли это его?..

– Хорошо, – сказал я. – Раз так… я пойду с вами. Нас скорее всего убьют… но я всё равно иду. Я не возьму с собой Меч… И, если нас ещё не призовёт к себе Чёрный Перун, постараюсь довести до города. И потом… я тоже буду с вами. Всё, ничего не хочу больше слушать!

И, обрывая их возражения, открыл потайной ящик, где, хитро спрятанный от всей современной машинерии, лежал потрёпанный, поцарапанный, видавший виды «АКМ».

* * *

И кузнецы в сокрытой от праздных взоров кузне на окраине незримого Китежа дружно взмахнули молотами, когда тишину леса над зелёным берегом Рыбины взорвали первые автоматные очереди.

«Si quis potuerit Attila pugnante otio ferre, sepultus est».[12]

Сентябрь, 1997. Даллас

Рассказ пса

Позвольте представиться – Бертран. Кажется, именно так положено начинать рассказы у вас, людей. Я, Бертран, – русский волкодав. И не говорите мне, что такой породы не существует. Я – вот он. И беру любого волка по месту. Ну… или почти любого. Потому что есть один, Белый, с которым мне не справиться. Как, впрочем, и ему со мной. Мы оба знаем, что наш бой окончится смертью обоих соперников, и потому не слишком стремимся к встрече. Равно как и избегаем особо сильно влезать в дела друг друга.

Простите, отвлёкся. Что называется, наболело.

Мы живём за городом. Не люблю городов, там трудно охранять. Бетон мёртв, из него ушла вся жизнь, он не может говорить. Запахи – это еще не всё, что нужно нам, собакам.