Я вспоминаю...

Меня спрашивают, нет ли в «Голосе Луны» проекции образов, которые я разрабатывал раньше — в «Маменькиных сынках» и «Амаркорде». Разумеется, есть некоторое сходство между маникюршей Маризой и Градиской: ведь обе связаны с одним и тем же воспоминанием. Да и сам я могу символически отождествить себя с Иво. Но этим все и ограничивается.

Меня снедает неподдельная грусть, когда Иво обнаруживает, что туфелька Маризы оказывается впору не ей одной — хуже того, многим, многим женщинам. Это симптом подступающей старости, симптом возраста вообще. Симптом зарождения цинизма. Романтическое начало в натуре Иво увядает как цветок. Отныне он уже не будет вопреки всему надеяться. Отныне он уже не сможет безоглядно доверять. В его голове будут вечно звучать голоса, задающие мелочные, неотвязные вопросы, которых не отважился бы вымолвить романтик. Ведь само существование вопросов, потребность в вопросах- не что иное как постепенный закат романтического духа.

Старость несет в себе немало общего с юностью, только вот будущее сулит ей куда меньше.

Поскольку миру мой фильм не пришелся по вкусу, мне надлежит относиться к нему еще теплее. Ведь это минимум, на который вправе рассчитывать мой бедный ребенок.

Провал вашего фильма — нечто вроде импотенции. Он обескураживает. Несколько провалов подряд — и от вашей Уверенности в себе ничего не остается, и вам еще труднее питать надежды на будущие победы. Творческое поражение, подобно импотенции, может превратиться в хронический недуг. В результате перестаешь даже пытаться. Испытываешь соблазн обвинить в собственной беде кого-то еще, но в глубине души винишь самого себя.

У меня нет ощущения, что я так уж упрям; вернее сказать, мне не хотелось бы так думать, ибо упрямство, на мой взгляд, граничит с глупостью и иррациональностью. Однако я знаю: силой сдвинуть с места меня нельзя, а если кто-нибудь все же попытается, я просто усядусь на землю и откажусь пошевелиться — в точности так же, как, по словам моей матери, сделал в два года от роду: сел посреди людной улицы в Римини, так что все прохожие вынуждены были меня обходить. В конце концов меня то ли оттащили, то ли унесли прочь. Мать говорила, что она тогда со стыда сгорела. Зная и понимая ее, как я научился с годами, можно не сомневаться: так оно и было. Ей всегда было важно, что подумают о ней другие.

Для нее было нелегкой задачей помочь мне отыскать в жизни счастье: ведь она и своего найти не сумела. И я решил для себя, что не стану жить по чужим рецептам и установкам. И — не отступил от этого решения. Что, разумеется, не означает, что мне не больно, когда меня осыпают упреками.

Подчас, уступая давлению извне, мне приходилось действовать себе в ущерб в профессиональном плане. Да и в личной жизни мне никогда не нравилось, когда меня понуждали сделать то или другое, хотя женщинам, со свойственным им обманчиво мягким подходом, порой это удавалось. Задним числом, разумеется, я возмущался и негодовал, когда обнаруживал подвох. Но никогда не мог рассердиться на то, что становилось итогом бесхитростной и простодушной просьбы. Такого рода простодушие присуще Джульетте. Хитрость и обман органически чужды ее натуре; максимум на что она способна пойти — это угостить меня вечером своим фирменным спагетти, прежде чем задать трудный вопрос.

Не один человек предостерегал меня, заверяя, что «Голос Луны» не будет иметь успеха, что от Феллини ждут совсем другого фильма, что он окажется непонятен тем, кто не знаком с романом, что фильм-де чересчур итальянский. Не исключаю, что я и не бросил работу над данным проектом из чистого упрямства.

Едва ли кому-нибудь по вкусу вновь и вновь выслушивать похвалы давно сделанным работам, из которых к тому же всякий раз выделяют одни и те же. Каждый продюсер хочет от меня одного: еще одной «Дороги», еще одной «Сладкой жизни», еще одних «8 1/2». Но особенно еще одной «Сладкой жизни», ибо на ней удалось заработать столько денег.

Многие пребывают в убеждении, что меня буквально заваливают предложениями снять тот фильм, другой фильм, третий фильм и т. д. В свое время и мне казалось, что обстоять должно именно так. Но ничего подобного. В действительности свобода выбора появилась у меня лишь однажды — после «Сладкой жизни». Однако выбирать-то оказалось не из чего. Ведь выбор предполагает качество, а не количество предложений.

Я часто задавался вопросом, который представляется мне едва ли не самым важным применительно к процессу творчества. Погружаясь в работу, старался честно ответить самому себе: твой ребенок, твое произведение — живо оно или нет?

Касаясь «Голоса Луны», отвечаю: «Да». Этот проект стоил того, чтобы попытаться вдохнуть в него жизнь. Итак, я снял фильм, и мой ответ по-прежнему утвердительный.