Я вспоминаю...

Начало — тяжелое дело. Что бы вы ни хотели сделать в жизни, вы должны прежде всего начать это делать. Отправная точка в путешествии, которое я совершаю с каждым новым фильмом, — нечто, что действительно произошло в моей жизни и что, я верю, не чуждо и зрителям. Они должны сказать: «И со мною такое раз случилось или с кем-то, кого я знаю», или «Хотелось бы, чтобы такое приключилось со мной», или «Я рад, что не переживал такого». Зрители должны идентифицировать себя с героями, симпатизировать им, переживать за них. Начав смотреть фильм, они должны встать на мою точку зрения или принять точку зрения кого-то из персонажей. Сначала я пытаюсь выразить собственные чувства, мои личные переживания, а затем ищу то связующее звено, которое сделает мой опыт важным и интересным для других людей, похожих на меня.

Фильм в его окончательном варианте — совсем не тот, который я начинал снимать, и это очень важно. На съемках я очень гибок и податлив. Сценарий дает отправную точку и чувство безопасности. Через несколько недель фильм обретает собственную жизнь. В процессе производства он растет и углубляется, как отношения между людьми.

На съемочную площадку не допускаются посторонние, хотя бывают исключения, и я приветствую присутствие на съемках благожелательных людей, хотя их не должно быть много. Но я остро ощущаю присутствие даже одного духовно чуждого мне человека: у меня сразу пропадает творческая энергия. Я это ощущаю физически. У меня пересыхает горло. Для работы присутствие недоброжелателей разрушительно.

Понимание того, что именно усложняет положение, не делает его от этого легче, а понимание того, насколько трудно твое предприятие, затрудняет начало работы. Каждую новую картину мне все труднее снимать. С каждой я узнаю, какие новые ловушки меня подстерегают, и от этого все вокруг более напряжены. Когда же ты можешь извлечь пользу из видимой помехи, это всегда приносит удовлетворение. Так, если я вижу, что актер, вроде Бродерика Кроуфорда, слегка пьян на съемочной площадке, я стараюсь использовать это состояние и сделать элементом фильма. Если кто-то из актеров только что поссорился с женой, я тоже пытаюсь, чтобы это волнение пошло на пользу фильму. Если я не могу с чем-то совладать, я включаю это в фильм. Я понимаю, что мечта всегда недостижима и живущая в моем сознании картина никогда не перейдет в том же виде на экран. С этим надо приучиться жить.

Самое трудное — найти правильный проект. Чтобы отправиться в долгое путешествие, нужно иметь разумное обоснование. Для меня это — контракт. Многие говорят: «Я собираюсь написать книгу», но когда у тебя есть издатель и контракт, это совсем другое дело или почти другое. Требуется определенное сочетание цели и поощрения. Трудно начать писать книгу, не зная, напечатают ли ее, или конкретно мне ставить фильм, на который никто не дает денег. Контракт мне требуется для самодисциплины, и еще для меня очень важна студия. Студия дает защиту и осуществляет контроль.

Когда я приступал к работе над «8 1/2», со мной что-то произошло. Я всегда боялся, что такое случится, но когда это случилось, мне было так плохо, что я и вообразить не мог. Я переживал творческий кризис, подобный тому, какой бывает у писателя. У меня был продюсер, был контракт. Я работал на «Чинечитта», и все было готово для начала съемок. Ждали только меня, и никто не знал, что фильм, который я собирался снимать, ускользнул от меня. Уже были готовы декорации, а я никак не мог обрести нужное эмоциональное состояние.

Меня расспрашивали о фильме. Сейчас я уже не отвечаю на подобные вопросы, потому что разговоры о неснятом фильме ослабляют и разрушают замысел. Вся энергия уходит на объяснения. Кроме того, я должен иметь право вносить изменения. Иногда журналистам и прочим заинтересованным лицам я говорю одну и ту же ложь о содержании фильма — чтобы прекратить дальнейшие расспросы и уберечь фильм. Ведь скажи я им правду, картина в процессе съемок так изменится, что они заявят: «Феллини нам солгал». Но в этот раз все было иначе. Я запинался и нес ахинею, когда Мастроянни задавал мне вопросы о своей роли. Он такой доверчивый. Они все мне верили.

Я сел за стол и начал писать Анджело Риццоли письмо, в котором признавался в том, что происходит. Я писал: «Пожалуйста, отнеситесь с пониманием к моему состоянию. Я в крайнем замешательстве и не могу работать».

Не успел я отправить письмо, как один из рабочих ателье пришел за мной. «Мы ждем вас к себе», — сказал он. Рабочие и электрики отмечали день рождения одного из них. У меня не было настроения веселиться, но отказать я не мог.

Разлили спуманте в бумажные стаканчики и один дали мне. Настал черед тоста, и все подняли стаканчики. Я думал, выпьют за именинника, но вместо этого они предложили тост за меня и мой будущий шедевр. Они не имели понятия, что я собираюсь ставить, но безгранично доверяли мне. В свой кабинет я вернулся ошеломленный.