Я выбираю солнце

Ещё не отошёл от страха, изнурённый, но уже понимающий – произошло что-то жуткое, невыносимое, выматывающее душу. С осторожностью потянул щуплое девичье плечо в бисеринках озёрной воды. Она повернулась на спину, такая беззащитная в этой боли. Чёрные разводы на лице, глаза, окаймлённые чем-то зелёным, совсем как утопленница из сказок. Безвольные руки и ноги сломанной куклы, выпирающие ключицы и неподвижный взгляд в небо. Пустота, мутная пустота в зрачках как у мёртвой.

– Баб Маня… я слышала. Сказала – если мать шалава, то и дочь…. А Бабаня – ре-ребёнка не тронь…. А сама… сама только вздохнула.

– Старухи!.. Слышь?.. Старухи! Баб Маня злая, всегда была злая! Да она меня вечно обзывает, поняла?

– Ша-ла-ва, ша-лааа-ва…, – шептала Злата, слёзы, наконец, нашли выход и медленно поползли к вискам.

Он дёрнул её за руку, рванул на себя и она поддалась. Уткнулась в его шею, заплакала безудержно и тягуче, полынно. Горьковато-терпкий запах вплетался в щенячьи подвывания, выливаясь в невыразимое ощущение огромного горя. Зубы её отстукивали дробью, звук этот отдавал у него в ушах, пугал, испытывал. Но он держал крепко, сжимал такую близкую девчонку, стыдясь первых порывов плоти.

– Чьиии… чьиии…, Рыжуха…., – только и бормотал, не зная, что делать и с собой и с этим бескрайним горем, с которым справиться в четырнадцать лет немыслимо.

И следующий ужас накатил волной – Женщина, с её вспухшей, ещё не оформленной грудью, с амфорным изгибом тела, так доверчиво прильнувшая к нему. Не сестрёнка и подружка детских игр и совместных шалостей, обманутая всеми Женщина, в своём первобытном желании найти защиту у сильного мужчины.

Стискивал Златкино тело в прилипшей одежде, прижимал к себе и задыхался от невозможности спрятать и защитить. Качал, баюкал, нашёптывал какие-то слова, вытягивал на себя эту неизбывную боль. Ладонями спеленал милое чумазое личико, смотрел в заплаканные глаза.

– Не верь! Слышь?.. Не верь!

Кивнула, а у самой подбородок трясётся по-детски, губы распухли, и сил никаких не было, чтобы устоять и не захватить их в плен. Поймать, раз и навсегда запечатать грязное слово, прерывисто вылетающее ему в лицо.

Оба замерли в страхе перед неизвестностью, робко скользнули навстречу друг другу, солёный вкус её мягких губ мгновенно опьянил, заставляя бешено колошматиться сердце. Казалось, оно вот-вот проломит грудную клетку и выскочит наружу. Рук своих не чувствовал, дышал её дыханием, напуганным, бесконечно близким, дурманящим. В висках стучало молоточками, Андрюша с осторожностью притянул Златкину голову. Несмелая нежность наплевала на социальные условности и отвоёвывала право на жизнь у норм морали, беспощадно толкала в объятия взрослой любви. В целом свете исчезло всё, оставив наедине двух оглушённых подростков. И не было ничего правильнее и надёжнее этого первого поцелуя.

– Дурак!.. Ты брат, брат!

Злата всхлипнула, с силой оттолкнула его и вывернулась из рук. Проворно вскочила, но поскользнулась и грохнулась со всего маху.

– Дурак! – взвизгнула и беспомощно поползла вперёд. Наконец, поднялась и со всех ног припустила по дороге. Опустошённый, до крови закусивший губу, Андрюша остался стоять на коленях в жарких лучах июньского солнца. Не замечал, как две блестящие стрекозы переливались слюдяными крылышками, кружились в беспечной пляске у мокрого лица.

Так закончилось детство с его запахом полыни, свободы и лета.

Глава седьмая

Зарёванная, потерянная Злата влетела в дом и с разбегу врезалась в Бабаню, обувающую шлёпанцы в сенцах.

– Осссподи!.. Чтой-то с тобой?

– Уйди!.. Ненавижу!

– Да случилось-то что?

Не на шутку перепуганная бабка схватила её за руку, пытаясь остановить. Злата развернулась, прищурила отёкшие глаза и выплюнула со злостью:

– Не знаешь, да?.. Где мать моя, не знаешь?

Бабаня враз обмякла, лицо постарело и потеряло румянец.

– Погоди, Златоч….

– Ну, только не ври! Всю жизнь врёте, все!.. Шалава она, да?! Я всё слышала, всё!

– Да постой ты….

– Стою, стою…. Видишь, встала и стою!

– Ты неправильно….

– Да правильно я всё! Что, отца боишься, да? Сговорились?

– Папа тебе сам….

– Нету у меня никого, ни мамы, ни папы! – снова всхлипнула, выдернула руку и опрометью кинулась в спальню, хлопнув дверью. Как сквозь сон, обтёрла футболкой лицо, другую наспех натянула на себя. Рывком влетела в джинсы, сунула кошелёк в карман и бегом назад. Бабаня перегородила собой двери, упираясь руками в косяк, и виновато спросила:

– Куда собралась?

– Никуда! Отойди!

– Не поедешь, отца дождись.

– Тайна, да?.. Секретик? – истерично выкрикнула Злата, брызнув слюной. – Не скажешь?

– Ну, не могу я…., – умоляюще протянула Бабаня, губы её страдальчески загнулись к низу. – Пожалуйста, Златочка….

– И я не могу!.. Всю жизнь верила, всем верила! Не хочешь – не надо!

Развернулась и понеслась на кухню. Через стол вылезла в окно, по пути ободрала локоть и грохнула фарфоровую сахарницу. Пролетела через двор, на ходу пнула пустое пластмассовое ведёрко, распахнула калитку и рванула на станцию.