«Жереми!
Я всегда верила, что однажды мы возобновим нормальные отношения — отца, матери и сына, любящих друг друга, вопреки всем трудностям, которые могли им встретиться. Когда мы в первый раз виделись после твоей попытки самоубийства, больше двадцати лет назад, у меня появилась надежда. Я вновь обрела тебя, нежного, внимательного, любящего. Я была, счастлива сообщить об этом твоему отцу, и он, забыв свою гордость, улыбался моему рассказу о нескольких часах, проведенных с тобой. Я уверена, он даже пожалел, что сам не пришел. Но наша радость длилась недолго: вскоре тебя как подменили. Ты снова отказался видеть нас. И снова мы ничего не понимали. Опять эта боль, еще более жестокая, ведь мы поверили радужному обещанию, и нам рисовалось новое будущее, с тобой. Я звонила тебе, умоляла, но ничто не могло вернуть тебя нам.
Все это как дурной сон. Сон, который начался в тот день, когда, захотев умереть, ты убил нас. Виктория и Пьер предполагают, что ты болен, что ты будто спишь и просыпаешься время от времени, в день твоего рождения. Может быть, это правда.
Мы с твоим отцом цеплялись за это предположение и за многие другие. Каждое из них давало нам передышку, позволяло вырваться на время из духоты нашего несчастья и вдохнуть немного свежего воздуха. Так тяжко было думать, что наш сын, единственный оставшийся у нас ребенок, нас ненавидит.
Потом твой папа оставил надежду. Он запретил мне говорить о тебе, произносить твое имя. Он хотел убедить себя, что тебя больше нет, что ты действительно умер в тот день. И его жизнь кончилась. Он перестал гулять, встречаться с друзьями. Даже посещения внуков не могли больше облегчить его горе. Он заболел. Я ухаживала за ним, каждый день надеясь, что ты придешь, позвонишь в нашу дверь и твое возвращение станет чудодейственным лекарством. Но последние четыре года были ужасны. Он повредился умом. Мне случалось порой тебя ненавидеть, когда в его пустых глазах я видела тебя. Мы всегда представляли себе, как уйдем на покой, словно пристанем к долгожданному берегу. Пристанем после стольких лет борьбы с бурями и ожидания затиший. Милый берег, ласковый и безмятежный простор теплого песка. Но ты превратил эти годы в ад.
Твой папа умер вчера вечером. Он мучился. И в своих последних стонах он звал тебя.
Может быть, там, где он теперь, он тебя простит.
Я не прощаю.
Отчаянный крик Жереми разорвал мерный гул тюрьмы.
Тяжелая стальная дверь закрылась за ним. Солнце ослепило его, и он сощурился. Любой заключенный наслаждался бы первыми минутами свободы, но он стоял растерянный, ошалевший от яркого света.
Жереми пробыл в тюрьме двенадцать лет. Это он узнал по дате на справке об освобождении.