Я вырос в свободной России

Идеология, упорно вдалбливаемая молодежи, к примеру, главой «Росмолодежи» Василием Якеменко, что российский народ не способен на здравый выбор и что на благо России надо решать за него, ведет к тому же, к чему привели режимы Бен Али в Тунисе, Хосни Мубарака в Египте, Муаммара Каддафи в Ливии. Я был в Тунисе за несколько месяцев до революции, количество портретов Бен Али на квадратный километр практически равнялось количеству портретов тандема Медведев — Путин на Селигере. Бен Али за время своего президентства превратил Тунис из задворков цивилизации в самое процветающее в регионе государство. Хотя большинство российских политологов уверено, что сценарий революций Арабской весны России не грозит, не стоит забывать, что движущей силой этих революций были студенты и представители малого и среднего бизнеса — то есть те, кто просто устал от коррупции, отсутствия свободы слова, ущемления прав человека, тяжелой экономической ситуации. Чем ситуация в России сегодня отличается? Последняя иллюзия 2000-х в виде улучшения экономической ситуации тлеет. Сегодня эксперты открыто говорят о том, что у экономики России нет перспектив и крах рубля все реальнее, а экономический кризис всегда порождает политический.[11] Нельзя ощущать себя в стране свободно, не чувствуя уверенности в завтрашнем дне.

Проанализировав три аспекта, с сожалением можно констатировать, что лишь по одному из них Россию можно назвать свободной страной. Рождение демократии не происходит быстро, причем это характерно не только для России. США потребовалось 90 лет, чтобы избавиться от рабства, и 150 лет, чтобы женщина получила право голоса. Главное, чтобы движение к этой демократии было последовательным и непрерывным, чтобы взращенные огромным трудом ростки демократии не были уничтожены, и в первую очередь в ближайшие двенадцать лет.

Алексей Таразевич, Москва

Приезжаю я в Москву,

В парк я Горького иду.
Ветер чувствую затем —
Ветер перемен.

«Scorpions», 1990

Я родился в 1988 году. Это точка отсчета моей жизни и целого поколения девчонок и парней, у которых в свидетельстве о месте рождения стоит СССР, а страны они этой сами не знают.

Информационный фон (де-факто телевизионный), который окружал меня в момент рождения, можно было бы представить следующим образом: армянское землетрясение, беспорядки в Грузии и Средней Азии, события в Тыве, вильнюсские вооруженные столкновения между сторонниками действующего режима, доживающего свои последние дни, и его противниками. 19 августа 1991 года. Странно, но, оглядываясь назад, когда мне будет не 23, а, наверное, 83, я смогу сказать своим внукам, в какое время я родился и в какое время прошло мое детство. Вторая революция XX века для родной страны по масштабу слома и изменений в жизни сравнима лишь с революцией 1917 года.

По рассказам понимаешь, что все это парадоксальным образом воспринималось ожидаемо и неожидаемо одновременно. Ожидаемо потому, что так жить, как жили при коммунистах, было уже нельзя, а неожидаемо потому, что никто не верил в то, что можно жить не при коммунистах.

Единственное воспоминание о Советском Союзе у меня связано с лирической ноткой. Я помню, как мы с мамой осенью 1991 года встречали на детской площадке рядом со школой моего брата. На нем была темно-синяя форма и пионерский галстук. Это была последняя осень, когда московские школьники надели пионерские галстуки, а я, крохотный карапуз, ничего не знавший про ГКЧП, КПСС, Ельцина и Горбачева, просто бежал навстречу своему брату.

Аромат эпохи, 90-е. Турецкие жвачки Lazer (вкладыши которых все собирали), «паленые» батончики Snickers и Mars, реликт советского прошлого — хрустящая соломка в смешных картонных коробочках, больше похожих на кирпичи. Все это навсегда отпечаталось в моей детской памяти. Ларьки-палатки… Я отлично помню это время, когда я вместе с папой подходил к этим маленьким оазисам изобилия и демократии посреди безграничной пустыни разрушения и деградации. Протягивая смятую купюру в амбразуру, ты получал тогда все, что было угодно твоей душе. Эти маленькие доты капитализма стойко выдержали атаки отморозков в «лихие» годы, беспредел и кормление разных служб в нулевые. Смешная информация конца прошлого года о том, что Собянин хочет одним практически махом покончить с этим явлением 1990-х, вызвала у меня довольно печальные чувства. Откровенно говоря, я был бы не против и своего сына в будущем, крепко сжимающего своей крошечной пятерней мой указательный палец, подвести к палатке (к тому времени, наверное, максимально автоматизированной) и спросить, чего он хочет больше: жвачку или «Колу». Он протянет в купюроприемник «полтинник», и из амбразуры рука робота выдаст ему то, что он хочет, так же как мне в начале 90-х женская ручка в перчатках с отрезанными кончиками протягивала батончик «Сникерс» или банку «Пепси». Да Бог с ними, с ларьками этими.