Я открываю рот, чтобы дать ему короткий ответ, но что-то в его напряжённом теле, скрежещущих зубах и обеспокоенных глазах побуждает меня вдаться в подробности.
— Я примерно знаю, сколько ты здесь зарабатываешь, и это не то, на что стоит смотреть свысока. Однако, даже если бы ты не зарабатывал такую сумму денег, с моей стороны всё равно не было бы возражений. Если бы ты был бесцельным, безработным, целыми днями сидел на диване и ничего не делал, тогда я могла бы начать осуждать. Но у тебя есть работа, которую ты любишь, и она позволяет тебе оплачивать счета и быть счастливым. Это всё, чего я когда-либо хотела от партнёра.
— Что касается моих родителей, — говорю я, используя его хватку на своих руках, чтобы притянуть его ближе, пока мне не удаётся крепко ухватиться за его рубашку, за которую я удерживаю его на месте, и наши носы соприкасаются. Я хочу, чтобы он услышал мои слова и увидел правду в моих глазах, когда я их произношу. — Думаю, даже немного жутко то, насколько сильно мне нравится тот факт, что они так категорически тебя не одобряют. Если ты не нравишься им — жадным до денег, статусным шлюхам, поверхностным засранцам — значит, ты действительно стоящий.
Он поднимается из своего согнутого положения, но продолжает наклоняться, так что оказывается передо мной. Он улыбается мне, обхватывая ладонями моё лицо, а затем наклоняется ближе, так что наши губы соприкасаются, и он целует меня.
Я обвиваю руками его шею, подвинувшись вперед на своём сиденье, чтобы углубить наш поцелуй, но громкий стон разрывает нас прежде, чем я успеваю насладиться процессом.
— Ребят, вы же весь обед пускали друг на друга слюни. Осталась всего пара часов работы; я уверена, Зандеру понравилось бы, если бы вы провели их именно за работой.
Я бросаю на Синтию недовольный взгляд, когда эти слова немедленно заставляют Деклана увеличить дистанцию между нами.
Она уже четвёртая, кто обламывает мне «малину» за последнюю неделю.
— Я уверена, вы сможете сдерживать себя до пяти часов, — продолжает Синтия, и я показываю ей язык, на что она отвечает тем же, проходя мимо моего стола и направляясь в кабинет Джоуи.
— Твои друзья очаровательны, — шутит Деклан.
Я фыркаю.
— У тебя есть Джоуи в качестве лучшего друга, так что, что бы ты ни думал, я определённо выигрываю.
— Формально Джоуи и твой друг тоже.
Я непреклонно качаю головой.
— Братский кодекс означает, что он больше твой, чем мой. Но она права; Зандер разозлился бы, если бы увидел нас.
Мои слова должны были прозвучать легко, но, кажется, они ещё больше угнетают Деклана, который почти мгновенно делает ещё один маленький шаг в сторону от меня.
— Ты беспокоишься о Зандере? — наконец, встревоженно спрашиваю я. Если он волнуется, то это означает, что мои надежды на лёгкий разговор с Зандером могут оказаться несбыточными, и я точно выдаю желаемое за действительное.
— Честно? Немного волнуюсь, — признаётся он, покусывая губу.
— Я тоже. Думаю, он посчитает это хорошим. Однако ему, возможно, потребуется минута или две, чтобы смириться с этим, — уверенно говорю я, молясь всем высшим силам, чтобы мои надежды оправдались.
Деклан кивает, отводя взгляд и на мгновение погружаясь мыслями куда-то вдаль, прежде чем снова сосредоточиться на мне.
— Я буду в своём кабинете, если понадоблюсь, — он нежно сжимает мою руку и уходит, а я неохотно возвращаюсь к работе.
Я невольно оглядываю офис, вижу цветы, разбросанные по всему помещению, и возвращаюсь к своим предыдущим мыслям.
Что здесь происходит? Это Боуэн или кто-то другой? И какова конечная цель?
Судя по оставленным запискам, это похоже на возможную любовную одержимость. Тогда зачем красть мои документы только для того, чтобы получить кредитную карту? И зачем выбирать флориста, у которого нет камер видеонаблюдения, но затем использовать кредитную карту, которая приведёт ко мне? Это просто способ напугать меня? Способ попытаться стать мной? Или меня подставляют?
Подставляют для чего?
И, застонав, я задаюсь вопросом, насколько раздражающим будет процесс отмены этой поддельной кредитной карты.
***
Деклан готовит просто потрясающе, как я и надеялась. Я сервирую стол, пока он хозяйничает на кухне. От запахов у меня урчит в животе, и пока мы едим, разговор представляет собой смесь воспоминаний о прошлом, развенчивания неверных предположений друг о друге и разговоров о наших надеждах на будущее. Всё это легко, естественно и напоминает о нашем сегодняшнем ланче.
— Просто с ума сойти, как быстро всё изменилось между нами, — говорю я Деклану, когда он убирает последнюю вымытую тарелку и бросает полотенце на стол.
— Ты имеешь в виду то, что мы не ссорились друг с другом уже пару дней? — он ухмыляется, и мне интересно, что такого он вспомнил, что вызвало у него эту ухмылку.
— Ты ненавидел меня с тех пор, как мне исполнилось девять, — напоминаю я ему.
— Ненависть — слишком сильное слово. Я предпочитаю «не нравилась». Теперь мне нравится думать, что я был идиотом с двенадцати лет.
— Мне тоже нравится так думать, — шучу я, когда он берёт меня за руку и ведёт к своему дивану.