Я взял Берлин и освободил Европу

Закончилось лечение. Рана зарубцевалась. Медицинская комиссия признала меня ограниченно годным к службе в Вооруженных силах. Демобилизовался. Стал инвалидом Великой Отечественной войны. Стал делать все возможное и невозможное чтобы поправить здоровье. Началась жизнь в гражданских условиях, но это уже другая жизненная страница.

Максименко Алексей Афанасьевич (Интервью А. Драбкина)

заместитель командира эскадрильи 640-го бомбардировочного полка

Самый страшный полет на «бостонах» был на Данцинг. Перед вылетом к нам приехал начальник штаба разведки 4-й воздушной армии. Он сообщил, что у немцев на аэродроме Олива сосредоточено 92 самолета имеющих один боекомплект и одну заправку горючим. В нашу задачу входит нанесение удара по взлетно-посадочной полосе. Он предупредил, что воздушный бой будет жарким. Налет совершался тремя полками бомбардировщиков, которые прикрывали три полка истребителей. На цель вышли на шесть тысяч метров. Штурман говорит: «С аэродрома взлетают четверки, пары и даже шестерки. Будет каша». Начали бить зенитки. Я командую: «Разомкнись». Потом начали атаковать истребители. Сомкнулись. И начался воздушный бой. Немцы атаковали сразу и справа и слева. Опустил оба ведомых звена, чтобы дать возможность стрелкам вести огонь во всех направлениях. Смотрю, подбили командира звена Родионова: «Товарищ командир, я ранен в голову, горит левый мотор». – «Сбросил бомбы?» – «Нет». – «По команде штурмана сбросить бомбы на цель». Начал снижаться на одном моторе. Я дал команду четверке истребителей прикрыть его. И он, горящий, раненый, на одном моторе сбросил бомбы на цель. Я говорю: «Уходи, четверка прикроет». У него начал отказывать второй мотор. – «Леша, счастливо тебе жить, прощай». Потом уже выяснилось, что им удалось уйти за линию фронта. Штурман и радист выпрыгнули на парашютах и попали на нейтральную полосу. Стрелок был убит. А Родионов упал на железнодорожную насыпь и погиб. В этом же вылете сбили Сережу Смирнова, левого ведомого Родионова. Штурман мне говорит: «Командир, парашютист снижается прямо на Данцинг». Мы потеряли 2 экипажа. Из другого полка еще один экипаж был сбит, но в этом воздушной бою мы сбили 27 немецких истребителей. Руководил воздушным боем истребителей подполковник Зеленкин. Ему единственному дали полководческий орден Суворова III.

Закончилась война, мы стоим в Познани. И мимо шла колонна бывших военнопленных. И вдруг из нее выходит Смирнов: «Товарищ командир, лейтенант Смирнов прибыл из плена». Двое суток пили водку, и он рассказывал нам свою эпопею. А потом пришел начальник особого отдела: «Где тут у вас пленный летчик?» И забрал его. Его отправили в лагерь на Северный Урал, он там сидел лет 10. Сам он был из Донецка. Как-то я ехал в Сочи и вышел на стации попить пива. Подходит ко мне милиционер: «Товарищ командир, не узнаете?» Я смотрю – Сережка Смирнов. Он отсидел и работал уже в милиции.

Сложный был полет на Кенигсберг. Зениток было много, и стреляли они очень точно. Пекло! Шапка одна за другой, все рядом, думаешь, все на тебя нацелены. Помню, у меня зам. комэска Мишу Петрова ранило. Он мне говорит: «Товарищ командир, ранило в голову». – «Зажми рану, на цель выйдем и потом пойдем». – «Течет все равно, правый глаз ничего не видит». – «Так смотри одним глазом. Выйди из строя, найди бинт (он обычно у нас лежал в правом кармане), сделай сам что-нибудь». – «У меня морда не круглая, бинт не держится». Ну кое-как забинтовал себя сикось-накось. Отбомбились, вернулись, я всех перестроил, чтобы он первым сел. На земле уже ждет машина «Скорой помощи», врач.

Хайла Александр Федорович (Интервью А. Драбкина)

заместитель командира эскадрильи 168-го истребительного полка