– Только не извиняйся. – Она приподнимает мой подбородок. – Я все понимаю. Понимаю, как тебе сложно поверить, что я снова не сяду на наркотики. Ничего. Главное, никогда не забывай: я каждый день борюсь за то, чтобы быть рядом.
Я знала, что бороться с зависимостью ей приходится каждый день. Но никогда не думала, что она борется ради меня.
Какое-то время мы сидим молча. Мама гладит меня по щеке.
– Я тебя люблю, – говорит она.
Я многого не знаю и могу никогда не узнать. Например, почему сначала она выбрала не нас с Треем, а наркотики. Утихнет ли во мне когда-нибудь страх пятилетней Бри. Будет ли Джей чиста всю жизнь. Но я точно знаю, что она меня любит.
– Я тебя тоже люблю… мам.
Одно слово. Один слог. Оно всю мою жизнь было синонимом к слову «Джей», но я много лет не могла его произнести. Наверно, надо будет научиться – как я учусь верить, что она больше меня не бросит.
У нее блестят глаза. Наверно, она тоже заметила, что я почти никогда не называю ее мамой. Она обхватывает ладонями мое лицо, целует в лоб.
– Пошли в дом. И будем молиться, чтобы твоя бабушка не подсыпала мне яда.
Дедушка открывает нам дверь. Кажется, с тех пор как мы с Треем здесь не живем, в доме вообще ничего не поменялось.
На стене гостиной висит портрет президента Обамы (для дедушки других президентов не существует), с одной стороны от него – Мартин Лютер Кинг, с другой – свадебная фотография дедушки с бабушкой. Еще есть портрет бабушки в боа из перьев и с бриллиантовым браслетом (не спрашивала и лучше не буду). Рядом – портрет молодого дедушки во флотской форме. По всему дому развешаны снимки со мной, папой и Треем. На стеллаже в коридоре стоят маленькие, как на документы, фотографии их племянников и племянниц, изображение младенца Иисуса и скульптуры сложенных в молитве рук – бабушка их собирает.
Дедушка уходит на задний двор повозиться со своим старым фургоном, он лет десять уже его ремонтирует. Бабушка на кухне. Она переоделась в свою любимую муу-муу и уже поставила на плиту пару кастрюль и сковородок.
– Миссис Джексон, вам помочь? – спрашивает Дж… мама.
– Ага, подай мне соль со специями. Она в шкафчике. И поставь овощи, ладно?
Что это за существо и что оно сделало с моей бабушкой? Она никогда никого не пускала готовить у себя на кухне. Ни разу в жизни. А чтобы она попросила помочь с ужином мою маму…
Я как будто угодила на съемки «Сумеречной зоны». Реально.
Мне при этом разрешают только сидеть и смотреть. Бабушка говорит, что у меня «ни щепотки» терпения, а значит, к кастрюлям и сковородкам она меня не подпустит.
Приезжают Трей с Кайлой, и брат уходит помогать деду. Мне кажется, ничего они на самом деле не ремонтируют. Просто выходят поговорить о своем подальше от наших ушей. Кайла предлагает помочь готовить. Бабушка приторно ей улыбается, как она умеет.
– Не надо, красавица, лучше присядь, отдохни.
Перевод: девчонка, я тебя впервые вижу, а ты хочешь проникнуть на мою кухню.
Но рецептами делится с удовольствием. Кайла всего-то говорит: «Миссис Джексон, как божественно пахнет, а ведь еще даже не готово!» – и бабушка тут же раздувается от гордости раза в два. Когда она начинает учить Кайлу печь кукурузный хлеб, я выхожу из кухни. Если рядом говорят про еду, есть хочется еще сильнее, и живот громогласно урчит, как крупный хищник.
Я иду на второй этаж. На каникулах, когда живу у дедушки с бабушкой, я всегда ночую в своей старой спальне. Она, как и весь дом, совсем не изменилась. Наверно, бабушка все ждала, что я вернусь и все станет как раньше – а я снова стану одиннадцатилеткой, которая обожала канарейку Твити и плакала, когда меня отсюда забирали.
Я падаю на кровать. Честно, здесь мне всегда как-то не по себе. Как будто на машине времени прокатилась или типа того. И не только потому, что здесь повсюду канарейка Твити, – с этой комнатой связано множество воспоминаний. Мы с Сонни и Маликом постоянно тут сидели. Здесь Трей учил меня играть в «уно». А дедушка играл со мной в куклы.
Только мамы в этих воспоминаниях нет.
В дверь стучат, и ко мне заглядывает мама. Сзади маячит Трей.
– Привет. Можно к тебе? – спрашивает она.
Я сажусь.
– Да, конечно…
– А я даже спрашивать не буду! – заявляет Трей, входит и нагло разваливается на моей кровати.
– Эй! Вообще-то это все еще моя спальня!
– Ничего себе. – Мама осматривает комнату. – Сколько Твити…
Она сюда раньше не заходила. Когда забирала нас на выходные, она только въезжала на участок, дальше бабушка ее не пускала.
Мама берет в руки плюшевую канарейку.
– А я и не подумала, что раньше сюда не заходила, – говорит она. – Хотя нет, вру. Раньше тут жил ваш папа, и я у него частенько бывала.
– Вы что, занимались сексом в той самой комнате, где потом жила Бри? – спрашивает Трей.
Все, я больше не голодна.
– Фу!
– Трей, хватит! – говорит мама. – Они наверняка поставили новую кровать.
Господи, она хочет сказать, что они реально здесь занимались сексом?
Трей падает на кровать и хохочет до хрипа.
– Бри спала на траходроме!
Я пихаю его локтем.
– Заткнись!
– Эй, хорош дурачиться! – говорит мама. – Надо кое-что обсудить.