— Я де здаю. Де здаю, клянусь здоровьем детей, — заскулил сторож, барахтаясь на постели. — Я их де видел. Когда я вошел в кладовку, было темдо. Оди кидали в бедя ортопедические мячи. Я упал. Они убежали. Двое или трое. Я пытался поймать. Де получилось. Сукины дети.
— Это все?
— Ду, был еще одид. Одид вылез из матов для прыжков в высоту. И…
— И?
— Я де уверед, я был далеко, без очков, до он был худой такой и маленький… похож да сыда пастуха из Серры… Де помдю фамилию… До я де уверед. Мальчишка из второго Б.
— Морони?
Итало кивнул.
— Только это страддо…
— Странно?
— Да, мде показалось страддым, что такой мальчик, тихий, может задиматься такими вещами. До это мог быть он.
— Ладно. Проверим! — Замдиректора отпустила ворот сторожа с удовлетворенным видом. — А теперь выздоравливайте. А мы посмотрим, что сможем для вас сделать. — Потом обратилась к спутникам. — Пойдемте, уже много времени. Нас ждут в школе.
Джовани Козенца и Флора Палмьери подскочили, словно у них в стульях сработали пружины.
— Спасибо, спасибо… Делайте что хотите. Приходите меня проведать.
Трое удалились, оставив сторожа трястись от ужаса перед угрозой провести последние годы жизни в тюрьме, без гроша в кармане, даже без пенсии.
В нем кипела борьба.
Любопытство сражалось с желанием вернуться домой.
Во рту у Пьетро пересохло, словно он съел пригоршню соли, ветер залетал под капюшон и раздувал плащ, и дождь бил в лицо, замерзшее и бесчувственное, как кусок льда.
Он пролетел через Искьяно Скало единым духом, по лужам, и перед самым поворотом на улицу, где была школа, резко затормозил.
Что он увидит за углом?
Собак. Рычащих немецких овчарок. В намордниках. В ошейниках с шипами. Своих школьных товарищей, стоящих в ряд, голых, дрожащих под ливнем, лицом к стене. Людей в синей форме, в масках и армейских ботинках, расхаживающих по лужам. Если вы не скажете, кто это был, каждые десять минут мы будем казнить одного из вас.
Кто это был?
«Я».
И Пьетро выходит вперед.
«Это был я».
Нет, наверняка он увидит толпу под зонтиками, бар, полный посетителей, и спасателей, снимающих цепь. А среди толпы будут Пьерини, Баччи и Ронка, балдеющие от происходящего. Ему совершенно не хотелось видеть эту троицу. И еще меньше ему хотелось делить с ними тайну, сжигавшую его душу.
Как бы ему хотелось сейчас оказаться кем-нибудь другим, одним из тех, кто, сидя в баре, балдел от происходящего и кто потом спокойно вернется домой, не ощущая, как он, тяжесть в желудке.
И еще кое-что ужасно его волновало — Глория. Он живо представлял себе, как она начнет шуметь, прыгать от восторга, гадать, кто придумал эту гениальную вещь — повесить цепь на ворота.
А мне что делать? Сказать ей? Рассказать ей, как было дело?
(«Давай пошевеливайся. Или ты тут целый день стоять собрался?»)
Он повернул за угол.
Перед школой — никого. В баре тоже.
Он подъехал поближе. Ворота были открыты, как обычно. Никаких следов спасателей. На парковке машины учителей. И машина Итало. В школьных окнах горит свет.
Значит, занятия идут.
Он катил очень медленно, словно видел школу впервые в жизни.
Въехал в ворота. Поглядел, нет ли на земле обломков цепи. Ни одного. Прислонил велосипед к ограде. Поглядел на часы.
Он опоздал почти на двадцать минут.
Он знал, что может получить замечание, но поднимался по ступенькам медленно, как душа, восходящая по длинной лестнице в рай.
— Ты что? Давай быстрее! Поздно уже!
Уборщица.
Она открыла дверь и махала ему рукой.
Пьетро вбежал внутрь.
— С ума сошел? На велосипеде приехал? Воспаление легких хочешь подхватить? — крикнула она.
— А? Да… Нет! — Пьетро не слушал.
— Да что с тобой?
— Ничего. Ничего.
И он машинально побрел в класс.
— Куда в таком виде? Ты что, не видишь? От тебя лужи на полу. Снимай плащ и оставь на вешалке!
Пьетро вернулся и снял плащ. И сообразил, что это уборщица из секции А. А здесь, в гардеробе, должен быть Итало.
Где он?
Он не хотел это знать.
И без него замечательно. Его нет — и ладно.
Штаны снизу у него совсем промокли, но в школе тепло, скоро высохнут. Он на секунду прислонил руки в батарее. Уборщица сидела и листала журнал. Больше в школе никого не было видно. Тишина. Только шум дождя, бьющего в стекла и стекающего вниз по водосточной трубе.
Занятия начались, все сидят на уроках. Он направился к своему классу. Дверь в приемную открыта, секретарь сидит на телефоне. Дверь в кабинет директора закрыта. Впрочем, она всегда закрыта. В учительской пусто.
Все в порядке.
Но, прежде чем зайти в класс, ему непременно надо было увидеть кабинет технических средств обучения. Если и там все в порядке, никаких надписей, телевизор цел, то получается одно из двух: или ему все привиделось, а значит, он совсем с ума сошел, или прилетели добрые инопланетяне и все исправили. Хлоп! Вспышка фотонного пистолета — телевизор с видеомагнитофоном снова целы (как в кино, только наоборот). Хлоп! И нет надписей на стенах. Хлоп! И Итало испарился.
Он спустился вниз. Подергал за ручку, но дверь была заперта. И спортзал закрыт.
Может, они решили все поставить на место и сделать вид, будто ничего не случилось.
(«Почему?»)