Я завтра улетаю

Я заметил некую закономерность: когда звонил я сам, Ксюша всегда была счастлива. Она веселилась, общалась с друзьями. Но в те моменты, когда она звонила сама, я слушал слезы, подавленное состояние, нежелание жить и еще кучу негативных эмоций. Поводом для слез могло стать все что угодно, все, что я бы даже не заметил: закончился лак для волос, сигареты, проспала тусовку и все местечковые беды для меня. Я по большей части слушал, ждал вопрос «что ты молчишь?» и тут старался объяснить, что то, из-за чего она страдает не является закатом вселенной. На меня обрушивался поток слов, и мне приходилось говорить, что я понимаю ее. А раз я понимал ее, я неоднократно ходил в магазин и приносил ей то, что в жизни не хватало. Мне не хотелось, чтобы она плакала и трепала нервы из-за пустяков. Мне не сложно было сходить за сигаретами, лаками, прокладками и остальным барахлом. Мне было приятно, когда она обнимала меня в дверях и говорила, что я спас ее очередной вечер, как когда-то в детстве, я спасал ее из темницы.

Я выходил на летние каникулы. Впереди меня ждал 11 класс и вступительные экзамены в университет, на физфак, на кафедру астрофизики. Да, к этому моменту я уже точно определился, что хочу посвятить себя математике и ее анализу, и физике. В школе я был самым лучшим по этим предметам. Порой мне казалось, что даже лучше учителей. Я давно мог бы перестать готовиться к математике потому, что я мог решить все задания сходу. И иногда я так и делал, когда загуливался с Олесей. Но при любой удобной возможности я хватался за ручку и считал, и решал.

Ксюша умчалась на дачу, ничего мне не сказав. Я почти привык к этому. Привык к тому, что она уходит из моей жизни, что у нее другие интересы, другая компания и увлечения. Я не знал, почему я перестал устраивать ее, но реальность была такова. Конечно, я звонил ей. Она всегда была рада слышать меня. Часто она не брала трубки. А иногда плакала и говорила, что ей так плохо, потому что некому помочь с той или иной псевдо-бедой. Я успокаивал ее, предлагал пути решения проблемы. Ксюша все отметала. Мне кажется из-за некой вредности. Такое бывает, когда пытаешься помочь человеку, а он тебе в ответ говорит, что все неактуально, все плохо. Утомившись решением нерешаемых бед, ты говоришь ему, чтобы он шел к черту. После этого решение сразу же находится. Практически сразу. Я сделал вывод, чем больше пытаешься помочь, чем больше человек понимает, что о нем беспокоятся, тем больше понимаешь, что тебя будут использовать, морально уничтожая. Но это же Ксюша! Мой самый близкий друг.

Олеся проводила со мной времени гораздо больше, чем раньше. И погулять, и поцеловаться, и похулиганить – завсегда пожалуйста. Так думал я, пока в один летний денек мы в очередной раз не остались у меня, нежась поцелуями в постели. С поцелуями у меня уже не было глобальных проблем. Я понял, для чего это надо. Мне понравились ощущения, которые я испытывал в моменты соприкосновений наших губ.

Понимая, что еще чуть-чуть и я не смогу остановиться, я прекращал поцелуи и старался мысленно абстрагироваться от того, что происходит с моим организмом. Так же, как и в тот денечек. Понимая, что поцелуй заходит за призрачные рамки, я остановился под предлогом перекура.

Я курил, с улыбкой рассматривал лицо Олеси и понимал, что оно ничего не вызывает во мне, кроме теплых чувств. Олеся положила ноги на табуретку и насупившись сморила на меня. Я не понимал ее взгляда. А потом она начала говорить. Я был поставлен перед выбором: либо у нас прямо сейчас произойдет секс, либо мы больше не общаемся. Почему? Почему это так странно звучало для меня? Я не хотел, чтобы мне ставили ультиматумы. А я уже успел заметить, что люди любят кидаться ультиматумами, как навозными шариками. Как неприятно, когда тебя ставят перед выбором. Неважно какой выбор: умри или живи, или переспи со мной или уйди. Почему я должен делать именно так? Почему никто не спрашивает, если ли у меня альтернативы?

Услышав брошенный ультиматум, я опешил. Я уже не хотел вникать в его смысл, в значение сказанных слов. Мне ведь никто не дал объясниться. Никто не спросил, почему я прервал поцелуй и отстранился. А ведь все на самом деле так просто: я был девственником. Олеся – девственница. Я не знал, что с собой делать, не то, что с ней. Ей было легко сказать переспи со мной, либо расходимся, но она не предложила взять инициативу на себя. Она переложила на меня ответственность и словно смеялась мне в лицо.