Я жду вас всегда с интересом (Рассказы)

— Уходят же другие, если невмоготу, как вам, к примеру…

— Знаете что… Проводите меня домой… Я вас прошу… при вас она не посмеет, сделайте такую любезность… я боюсь… произойдет землетрясение…

— Вы же говорили, она вас ругала за то, что вы не пьете. Сейчас вы выпили. Выходит, жена вас будет только хвалить.

— Вы думаете?

— Вы же сами говорили.

— Да, да… но я же не с ней выпил… если бы я с ней выпил, нет, я боюсь…

— Первый раз вижу человека, чтобы так своей жены боялся.

— О! Вы ее не знаете! Нет, вы ее не знаете!

Мне любопытно стало, что у него за жена. Зверски он ее боялся. Буквально дрожал от страха.

— Не волнуйтесь, — говорю, — не выпить ли нам еще, я вас провожу, вы не волнуйтесь.

— Давайте, давайте пить, а потом вы увидите настоящее землетрясение…

Мы выпили. Я расплатился.

Мороз был крепкий, но мы не замечали. Выпили по кружке подогретого пива в новом крас-ном ларьке на углу. «Мороз и пиво — день чудесный…» вертелось у меня в голове такое дурац-кое сочетание слов. Я взял его под руку. Путаным жестом руки показывал он мне свой дом. Снег скрипел под ногами. Дом его был где-то рядом.

— Вот мои окна, — сказал он наконец, когда мы не совсем прямым путем подошли к его дому.

Окна светились божественно. Одно окно синевато-голубое, другое сиреневое.

Мы поднялись по лестнице. Его шаги становились все более неуверенными, по мере того как мы подходили к его квартире.

Он стоял шатаясь, кивая все время на звонок, чтобы звонил я. Я позвонил.

Она появилась в дверях, как богиня.

Он, как вошел, тут же свалился на диван, — скучновато с его стороны.

— До свидания, — сказал я.

— Погодите, — сказала она, — вы любите стрелять?

— Как то есть? — спросил я.

— Из винтовки, из револьвера?

— Как вас понять?

— Вы стреляете из лука? Мне подарили настоящий индейский лук. Вы видите его? — Она кивнула на мужа. — Недавно он отсутствовал пятнадцать суток…

— О да, он мне рассказывал, он всюду побывал, он дипломат…

— Вот его дипломатическое положение! На тахте! Нигде он не был, никуда не ездил! Играет дипломата, конструктора, черта лешего, а люди верят. Если бы ему не верили…

— А кем он работает? — спросил я.

— Артист.

Я так и не понял, артист ли он театра или в жизни артист.

— Вы не хотите пострелять из лука? — спросила она. — Не хотите ли вы выстрелить из лука в его зад? — Она засмеялась, мотнув головой, и волосы закачались… — Я могу вам принести лук, могу доставить вам такое удовольствие…

— Благодарю вас, — сказал я, — у меня такого желания нету.

— Как жаль! А у меня есть! — Она снова мотнула головой. — Мне вас жаль! Вы получили бы громадное удовольствие!

— Так, значит, он артист… — сказал я. — До свидания!

Я хлопнул новой дверью с силой, на какую был только способен. Сошел по новой лестнице. Вышел на новый проспект Космонавтов.

Дома-то меня жена ждет, дети, а я болтаюсь…

Художник

Зачем я ему был нужен, я не мог понять.

— Я был бы очень признателен вам, — говорил он мне по телефону, — если бы вы посетили мою выставку офортов и монотипий в зале для игры в мяч во Дворце культуры.

Мы с ним когда-то учились в художественном училище — не то он был старше, не то я был старше, я его не очень-то хорошо помнил: мы с ним на разных курсах учились.

Зачем я ему все-таки был нужен? Но, видно, я был ему просто необходим, раз он мне по нескольку раз в день звонил, когда меня дома не было.

Потом он поймал меня; не очень-то хотелось мне ехать на его выставку, дел у меня по горло было, но я все-таки поехал — он бы от меня не отстал, я это сразу понял.

Он встретил меня у двери.

— Я всех своих старых приятелей приглашаю на свою выставку, — сказал он.

Я никогда не был его приятелем. Мало того, я понял, что никогда не видел его и никогда не учился с ним в одном училище. Он совсем другой человек, не тот, за которого я его принял по телефону.

— Почему вы считаете меня своим приятелем? — спросил я его мягко.

Он молча и торжественно раскрыл передо мною книгу отзывов. Попросил подумать, перед тем как написать отзыв о его картинах. Он, разумеется, хотел, чтобы я написал ему туда слова лестные и приятные. Но я не смотрел еще выставку. А это, видимо, его не интересовало. Его главным образом положительный отзыв интересовал. Он протягивал книгу с улыбкой, и опять-таки я не мог понять, зачем ему мой отзыв. Я не представитель Министерства культуры или Академии художеств, не имею влияния в художественных кругах, не имею приятелей в этих сферах, не имею влиятельных родственников и ни в коей мере не мог бы способствовать успеху его творчества или, в крайнем случае, устроить выставку его работ вторично. Я сам, в конце концов, рисую этикетки на различные коробки для нашей пищевой промышленности, ни разу в жизни не выставлял своих произведений, которых, кстати, у меня и нет.