— Паш, — кладу руку на его плечо и немного поглаживаю. — Всему свое время, понимаешь. Она еще очень маленькая. Ну посмотри на нее, ей уже сидеть надоело, она хочет слезть с этого дурацкого горшка. Не может она столько неподвижно на нем сидеть.
— Если бы я всякий раз сдавался, когда мне было тяжело или что-то не получалось, то сейчас я бы сидел не на персидском ковре, а на траве в какой-нибудь деревне.
— Ты меня совершенно не слушаешь. Это разные вещи. Просто к горшку надо приучать чуть позже. Маленькая она еще и ножки ей тоже не надо выпрямлять, нормальные они у нее. Нормальные, — смотрю в его голубые глаза и улыбаюсь. — И вообще она красавица.
— Так есть в кого, — выдает Паша.
— Ну да, сам себя не похвалишь и другие не похвалят.
Приподнимаюсь и беру недовольного щекастика на руки. Усаживаю Машу себе на колени и Паша тут же делает такое же недовольное лицо.
— Ну что опять?
— Ничего.
Не знаю, что там ничего, но смотрит он на меня так жалобно, что мне невольно хочется его обнять.
— Погладь меня. Вот ты начала с плеча, будь добра, продолжи дальше.
— Паш, ну ты опять?
— Погладь, — настаивает он.
— Это все не серьезно. Ты снова ведёшь себя как подросток.
— А что серьезно? То, что смотришь на меня, когда думаешь, что я не вижу? Любуешься в тихушку, а признаться не можешь? Ну и кто из нас подросток? — резко поднимаясь с пола, бросает Паша. — Коза ты, Бдушкина! Самая настоящая коза.
Ударяет ногой горшок и идёт к двери, попутно кидая:
— У этого горшка плохая аура.
— И не только у него, — добавляю я напоследок, прижимая к себе Машу.
Вдыхаю детский, ни с чем несравнимый, запах и почему-то хочется расплакаться, словно мне пять лет.
— Ну вот зачем твоя мама повелась на чьи-то доводы? А, Машка? Я не коза, а самая настоящая овца. Овца, да? — целую любимые щеки, сжимая в руке Машины пальчики и мысленно заставляю себя сказать Паше правду. Ну чего я жду, черт возьми. — Папа поймет. Обязательно поймет, да, булочка? А может и поможет. Пойдем сделаем что-нибудь приятное папе.
* * *
Приятное, да и вообще что-либо сделать не получилось. Меркулов просто сбежал. Что самое удивительное, он не ночевал дома и даже утром не вернулся. Не погулял с собакой, не приехал на обед. Звонки скидывает, охрана молчит. И только поздним вечером появился дома с расстёгнутой рубашкой, взъерошенными волосами и стойким запахом перегара. В одной руке большой пакет с детской эмблемой, в другой бутылка минеральной воды. Прошел как ни в чем не бывало в спальню и начал доставать из кроватки Машу.
— Что ты делаешь?!
— Достаю свою дочь из кроватки.
— Зачем?
— Чтобы надеть на нее платье. Оказывается, для семимесячных детей есть платья. С ума сойти. Я выбрал розовое. Девчонка же всё-таки. Сфотографируешь нас? Я хочу фотосессию, где она в этом нежно-розовом ужасе у меня на коленях.
— Хватит. Тебе нужно принять душ и лечь спать.
— Отвали, Таня. Сейчас договоришься и я вышвырну тебя из дома без копейки в кармане, а на прощание сдам тебя ментам. Чего смотришь своими ведьмовсковскими глазами? Либо ты помогаешь мне напялить это розовое безобразие, или вали отсюда.
— Маша хочет спать.
— Я сам разберусь, чего хочет МОЯ дочь! Ясно?
Паша кладет ничего непонимающую Машу на пеленальный столик, и принимается надевать на нее купленное платье. Видимо я на пару с ним схожу с ума, потому что тянусь к нему и помогаю натянуть на нашу дочь совершенно не нужную вещь.
— Фотографируй, Таня, — достает из кармана брюк телефон и тычет мне в руку.
Удивительная вещь, как только Паша берет на руки Машу и сажает к себе на колени, та, несмотря на то, что папаша потревожил ее крепкий сон, начинает улыбаться. А я как завороженная начинаю фотографировать эту парочку.
— Вот теперь можно и в душ, — передает мне Машу в руки и щелкает меня по носу. — У меня к тебе один единственный вопрос: что мне нужно сделать, чтобы ты перестала маяться дурью и ломаться как подросток?
— Для начала принять душ, потом выпить таблетку и лечь спать.
— А потом?
— Стать Дедом Морозом, — ляпаю от балды какую-то чушь и выхожу вместе с Машей из спальни.
* * *
Утро субботы началось как нельзя лучше. После вчерашнего, Паша, к моему удивлению, выглядел бодрым, вдохновленным и что самое странное-веселым. Он был вежлив и учтив, что совершенно не проявлялось в нем ранее. И все было хорошо, правда до тех пор, пока в доме не появилась женщина лет тридцати.
— Ольга, вот смотри, у Маши какое-то покраснение на спинке и на попе. Перед твоим приходом как раз заметил. Мне это совершенно не нравится.
— Давайте посмотрим. Девушка, отойдите, пожалуйста, вы мне свет загораживаете.
— Я?
— Ну а кто еще? — возмущается женщина, смотря на Пашу. Тот подходит ко мне и самым настоящим образом отодвигает меня. — Ну, давай посмотрим, Машенька, что у нас там.
Снимает с моей дочери памперс и начинает ворочать Машу, осматривая ее попу. А потом смотрит на меня и начинает цыкать.
— Ну, это опрелость. Надо чуть лучше ухаживать за малышом. Менять памперсы чаще, делать воздушные ванны. В общем, получше следить за гигиеной малыша. Понимаете?
— Нет, не понимаю, вы вообще кто?!