На полукруглый балкон, нависавший над двориком, вышел Темран.
Вышел безо всякого объявления, без церемоний, легко. По дворику прошелся вздох, от гостьи к гостье пробежала, будто по цепи, невидимая молния («Он? Где? Как? О!»), и одна за другой — кто раньше, кто позже — опустились в поклоне. И я тоже поклонилась — и с некоторым опозданием отвела глаза.
…Я стояла посреди этого же двора, только тогда он был пустой и пыльный. Мне было восемь лет; руки мои вызывающе и жалко торчали из рукавов слишком тесного платья. За спиной были бегство от узурпатора-дядюшки и несколько месяцев скитаний. Впереди была неизвестность: моя мать, изгнанница, приехала к дальним родственникам просить кусок хлеба.
— Принцесса без королевства!
Я оглянулась и увидела мальчика в белом костюмчике, холеного и чистенького. Похоже, мое замешательство, смятение и страх немало потешали его.
— Царевна-попрошайка, — послышалось с другой стороны. Я обернулась снова; еще два мальчика, постарше и помладше, смотрели на меня с интересом.
— Сейчас заревет, — сказал младший.
Я оглядывалась в поисках выхода.
— А платье-то! — сказал тот, что появился первым. — Моя служанка такое бы выбросила.
— Все им жрать подавай, — с отвращением пробормотал тот, что постарше. — Корми их…
— Теперь точно заревет, — сказал младший.
— Давай, реви, — предложил мальчик в белом костюмчике. — Покажи, какая ты принцесса!
Круг сжимался. Отлично помню свою тоску и полное бессилие.
— …А ну прочь от нее! Пошли вон!
Ни один из моих мучителей не стал с ним спорить. Секунда — и во дворе остались только я, наш с матерью дорожный сундук и мой незваный защитник.
Тогда-то я заревела.
Он вытащил из кармана носовой платок, не очень чистый, и как-то совсем необидно вытер мне нос. Как брат, которого у меня никогда не было.
— Пошли, — сказал он как ни в чем не бывало. — Пошли в столовую, там сейчас никого нет, мы вытащим из часов кукушку, а не ее место приделаем вот это, — он разжал ладонь, там лежала огромная дохлая саранча. Я отшатнулась.
— Зачем? — спросила я, размазывая слезы по щекам, чтобы они скорей высохли.
— Для смеху, — он будто недоумевал, как можно не понимать таких простых вещей. — Все соберутся, будет бить двенадцать, и оно вылезет вместо кукушки.
— А ты кто? — спросила я, в ужасе глядя на гигантского кузнечика.
— Я? — мальчик удивился. — А я разве тебе не сказал?..
…Король Темран остановился, упершись руками в стальные перила балкона. Я смотрела на него сквозь дырочки в кружевных полях моей шляпки.
— Здравствуйте, милые гостьи! Встаньте, прошу вас.
Он улыбался. Улыбка осталась прежней.
— Милостивые госпожи мои, я счастлив сообщить вам, что я женюсь!
Шорох шелков. Отчаянный вздох среди милостивых госпожей.
— Вы, лучшие девушки королевства, доказавшие свое благородство, глубину души и красоту чувств! Вы, самые романтичные, самые тонкие и самые красивые — все вы для меня принцессы, принцессы в ожидании любви… Я женюсь на лучшей из вас, кем бы она ни была! День свадьбы уже назначен!
Я скосила глаза, чтобы посмотреть на счастливиц. Батюшки, щеки-то пылают, глаза-то, уши-то! Куда и подевалось смущение; ближайшая ко мне аристократка выпрямилась так, что, казалось, сейчас завалится назад. У Реммы раздувались ноздри — она стояла, царственно расправив плечи и оттопырив мизинцы, уже ощущая, по-видимому, на своем темечке счастливую тяжесть короны.
Темран вскинул руки, будто намереваясь обнять нас сразу всех, несколько секунд постоял так, ловя умильные и преданные взгляды, а потом исчез с балкона, не оборачиваясь к нам спиной и в то же время не пятясь — я так и не поняла, как это ему удалось.