Впрочем, знаю я цену всем этим «ой-ой-ой» и «а-а-а-а», прерываемым каким-то запредельным придыханием, и прочими криками. Кажется, вы все ходили в одну театральную школу. Только я-то знаю, где кончается игра и начинается правда. Я знаю, что правда была в тот момент, когда мой язык прошелся по твоему требовательно распахнутому для ласк бантику. Вот тут ты и в самом деле зашлась в крике, который рождался, казалось, не в твоем горле, а в твоем чреве. Вот тут твое тело свела такая судорога, что даже я поверил: да, это настоящее.
Я чувствую, когда твое тело откликается на мои ласки, а когда это делаешь ты сама, полагая, что твой партнер по соитию именно этого от тебя ждет и ты не имеешь права обмануть его ожидания. Но сегодня ты, кажется, сама чувственность. Я не ощущаю фальши в твоих движениях и стонах, а потому и сам стараюсь изо всех сил. Не скажу, что и я не получаю от этого удовольствия. Мой неугомонный друг выпрыгнул из штанов, как ванька-встанька, но вот уже несколько минут получает лишь случайные прикосновения твоих рук, которых ему пока хватает. Он терпеливый – подождет до поры. А вот умеешь ли ждать ты? Ты уже достаточно разогрета. Я знаю об этом не только по конвульсивным движениям твоего тела, но и по солоноватой влаге, которая остается на моем языке, когда я прикасаюсь его кончиком к самым чувствительным местам твоего распущенного бантика.
Ну, а теперь презерватив. Хотя мне-то он не нужен. Делаю это исключительно для тебя. «Самая опасная неделя», – так ты мне сказала два дня назад, и с тех пор я вот уже в который раз послушно надеваю эту чертову резинку, чтобы чего не вышло. Куда, кстати, я сунул этот проклятый пакетик? Наверное, в карман куртки.