Читаем Я жил в провинции...(СИ) полностью

Единственное "покушение" на бороду предпринял редактор "Запор╕зько╖ правди" Николай Пересунько, когда предложил должность завотделом писем в своей газете (я был уже членом КПСС). Неспешно рассказав о преимуществах партийного издания (престиж, перспектива, зарплата), он поставил единственное условие - сбритие бороды, дав пару дней на размышление. Аргументация была в том плане, что несолидно носить бороду и работать в серьезной газете, являющейся органом областного комитета КПУ. От предложения, подумав для видимости какое-то время, я отказался. Унижать себя, а приказ о снятии бороды расценил только так, никому и до и после не позволял. До сих пор интересно: а первые советские руководители коммунистической партии на своих документах были с бородками? Ведь они практически все их носили. Когда же возник негласный запрет на бороды в партбилетах?

Его, запрета, скорей всего, не было. Слишком бы глупо выглядело. Просто фотографироваться с бородой в какой-то момент стало не принято. А раз так, то "старшие товарищи" не рекомендовали и мне. Абсурд? Но разве вся советская идеология не стала большим историческим абсурдом?

Леонид Брежнев умер в ноябре 82-го. Сменивший его Юрий Андропов ушел из жизни в феврале 84-го. Через год с лишним скончался преемник Андропова Константин Черненко. Гонками на лафетах назвал народ тот период. В марте 1985-го Генеральным секретарем ЦК КПСС стал 54-летний Михаил Горбачев. Эпоха перестарков-вождей закончилась.

Новый Генсек, потребовавший безбоязненно вскрывать недостатки, быстро разворошил болото под названием Советский Союз. Свежий ветер перемен (этот тогдашний штамп, тем не менее, очень точен) ломал все идеологические каноны, казавшиеся незыблемыми. В речевой оборот вошли понятия гласность, ускорение, перестройка, плюрализм мнений. Журналы начали публиковать "антисоветские" рукописи, десятилетиями лежавшие в столах авторов, появилась литератора русского зарубежья. Тиражи центральных изданий достигли невероятных размеров. Публицистика стала популярнейшим жанром. Статьи о сталинских лагерях и репрессиях, белых пятнах истории, волюнтаризме Хрущева, экономическом тупике, в который завел страну Брежнев, зачитывались до дыр.

"Мне 38 лет и только теперь узнаю правду о своей родине, - сокрушался я в своем дневнике. - Народ оболванили, социалистическую идею скомпрометировали. Не кончается поток публикаций на эти темы. Каждый ищет свой ответ на вопрос, почему и когда мы отошли от ленинских принципов. Обилие жутких фактов угнетает и потрясает! Но надо читать, думать, надо проникнуться идеей настоящего, не извращенного, социализма".

Заговорили о социализме с человеческим лицом, но самого вождя мирового пролетариата какое-то время еще не трогали. Два учебных года я посещал занятия университета марксизма-ленинизма, работавшего при областном Доме политпросвещения. Искренне хотел набраться пользы от изучения "ленинского наследия". А потом историки-диссиденты, публицисты, архивисты вынесли на всеобщее обозрение "исподнее" самого Владимира Ильича - "немецкий след", санкционирование вождем красного террора, "философский пароход", сравнение интеллигенции с говном. В частности, поразила опубликованная в "Правде" статья бывшего министра здравоохранения СССР Бориса Петровского, дважды изучавшего документы, связанные со вскрытием Ильича. Нам внушали: мозг вождя был больше обычного, отсюда шло представление о нем, как о гении. Все знали, что покушавшаяся на жизнь Ленина Фанни Каплан стреляла отравленными пулями. Академик же Петровский сообщил правду: отравленные пули - блеф, причина смерти - ишемия мозга. Вес мозга, и это подтверждено вскрытием, 1400 грамм, что едва превышает среднюю норму.

Не меньше шокировали листовки, которые раздавали на центральной площади Запорожья - Октябрьской. В них были высказывания Ильича, призывающие к "свирепой и беспощадной расправе" с кулаками, проститутками, попами, белогвардейцами и колеблющимися. При этом указывались номера томов и страниц, откуда брались цитаты. Полные собрания ленинских сочинений (в 55-томах) пылились в каждой библиотеке, предметно же изучалось из них - десяток хрестоматийных работ. Школьный образ "дедушки Ленина" потускнел, между ним и Сталиным появился знак равенства. Тогда-то и начал для большинства развеиваться идеологический дурман, затрещала по швам компартия, подогнулись ноги колосса по имени Союз Советских Социалистических Республик. Стали прочищаться и мои собственные мозги.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное