Я живу в этом теле

Моя плоть трещала, как лед под гусеницами танка. Незримые лучи ломали замерзшие нервы, проникали в глубь костей и вымораживали там костный мозг. Черный ужас хлынул в мозг, захлестнул.

Аркадий прошел мимо телескопа, ласково коснулся трубы кончиками пальцев:

– Обычно сюда поднимаются с шуточками да смешками. Крыша, знаете ли… Но потом как-то притихают. Даже самые записные острословы становятся тише травы. Звезды вот так близко!.. Ну, когда между нами и небом нет многоэтажных перекрытий с туалетами, спальнями, то с человеком что-то происходит. Правда, у меня, видимо, иммунитет. Или во мне слишком много от профессионала…

Я изо всех сил пытался пошевелиться, хоть бы двинуть рукой или ногой, пусть даже шевельнуть губами, но звездное небо дотянулось до меня, смертельный холод мирового пространства вошел в мои кости, вокруг меня чернота с далекими едва заметными сверкающими точками, так в космосе видны звезды, я с леденящей ясностью понимал, что наше Солнце, которое восходит и заходит, на самом деле… и что твердь, на которой стою, земная твердь! – на самом деле не плоская и недвижимая… и вообще не твердь, а тонкая пленка над океаном кипящей лавы.

– Но я люблю бывать здесь, – донесся сквозь пространство далекий, как антимир, голос. – Как вы думаете, почему среди депутатов нет астрономов? Кого только нет, но чтоб астрономы…

Голос истончился и оборвался. Между нами со страшной скоростью расширялась бездна. В этой угольной черноте я посмотрел под ноги: черно, глубокий космос, даже звезд не зримо, словно я в туманности. Новая волна ужаса прошла по телу и покатилась через пространство… потому что… потому что у меня нет тела, а вместо моих ног та же ужасающая чернота, которая даже не чернота, а – ничто.

Я вишу в пустоте. У меня ни ног, ни рук, ни тела. И сам я… Кто я?.. Что я делаю?.. Я расту… Мне страшно и одиноко… Я тянусь во все стороны разом, познаю…

Острая боль кольнула в мозг. В черноте вспыхнули звезды, разрослись, я обнаружил себя на той же площадке, впереди над оградкой склонился астролог, словно собирается прыгнуть, над ним выгнулось непомерно огромное страшное небо с мириадами звезд.

Меня трясло, изнутри меня все еще сжигала космическим холодом черная бездна, но уже мой разумоноситель поспешно оборвал все, кроме заботы о своей драгоценной плоти из органики, его руки вытащили носовой платок и прижали к лицу этого существа. Из его… моего носа выступила темная густая кровь.

Я торопливо промакнул, суетливо вытер в ноздрях, страшась, что астролог повернется, увидит, начнет задавать вопросы.

– …и вот я стою на берегу этого океана, – донесся слабый, как писк комара, голос, медленно начал крепнуть, наливаться красками, – звездного океана… Умом вроде бы понимаю, да и то чуть-чуть… И тихая печаль, потому что человеку такое понять не дано. А уж прочувствовать хотя бы краешком тем более.

Он наконец медленно обернулся. Лицо его было желтоватым в свете уличных фонарей. Подсвеченное снизу, оно приобрело нечеловеческий вид, дьявольский, вместо глаз темнели черные впадины, а скулы блестели, словно лунные пики.

– Что-то вы побледнели, – сказал он с тревогой. – Вам нехорошо?

– Да нет… все в порядке.

– Но…

– Здесь такое освещение, – сказал я как можно беспечнее. – Да, вы правы, Аркадий. Я смотрю на эти звезды… Ведь учил же в школе, что Бетельгейзе – самая крупная звезда, что Антарес – вторая по крупности, что наше Солнце каталось бы по Антаресу, как горошинка по стадиону… а наша Земля каталась бы, как горошина по стадиону, по поверхности Солнца… Увы, мой мозг ничего этого не воспринимает! Хотя в школе получал за эти ответы пятерки. Слаб мой мозг. Дурак я в этих вопросах.

Он засмеялся:

– Егор, вы просто уникальный человек!

Мое тело напряглось, я спросил чужим голосом:

– Да? В чем же?

– Мне кажется, вы вообще единственный на планете человек, который ведет себя так… и говорит так.

По спине пробежал предостерегающий холодок, я переспросил:

– Как это?

– Вы единственный, – объяснил он с довольным смехом, – кто жалуется на свои мозги, кому не хватает ума. Все остальное человечество в один голос жалуется на нехватку денег, времени, начальство, политиков, солнечные пятна, неудачный покрой штанов…

Я с облегчением выпустил из груди воздух, стараясь сделать это как можно незаметнее.

– Ну, Аркадий… вы тоже вроде бы жаловались.

– Умом я понимаю, – отозвался он. Неподдельная тоска прозвучала в красивом бархатном голосе. – Но ум – это компьютер… А ощутить? Я ведь ощущаю разницу в размерах муравья и слона! А здесь словно упираюсь в некую стенку. В то же время…

Голос его слегка изменился. Я, чуткий ко всему, словно с меня содрали кожу, спросил настороженно:

– Что в то же время?