Я жулика люблю

— Только без самодеятельности, — строго предупредил Дядя Ваня. — Вечером все детали мне подробно изложить, и чтоб так же чисто сделано было, как и это кино. — И он махнул рукой в сторону погасшего экрана.

* * *

Я перевернулась на живот и загасила сигарету. За окном надрывно стонали трейлеры, визжали тормозами легковушки, стрекотал отбойный молоток. Шла обычная ночная жизнь вблизи Киевского вокзала. Я никак не могла уснуть и чувствовала, что бессонница не отпустит меня до утра.

По возвращении из ресторана я изобразила страшную усталость и не позволила Вадиму остаться на ночь. Он поддался на мои уговоры и уехал. Я приняла ванну, потом душ, потом вылакала полфлакона валерьянки, словно дорвавшаяся кошка, но сон, а равно и душевное спокойствие так и не пришли.

Если вся эта дикая история затянется на неопределенный срок, я наберу кучу материала для диссертации на тему «О раздвоении личности».

Я и хотела помочь Вадиму и в то же время испытывала полное нежелание сочинять убедительную легенду для Юли Мордвиновой. Ну как и что я ей скажу? Как заставить ее нанести родителям визит, забрать дискеты и отдать их мне, чтобы я по указанной Вадимом примете отыскала среди них ту самую, до зарезу нужную моему суматошному любовнику?

Способ был только один. Наврать, что когда-то, еще в доперестроечные времена, я работала вместе с ее папой, и он утаил, скажем, важные материалы, которые могли бы свалить парочку-другую бывших партийных шишек, окопавшихся в теневом бизнесе.

Для этого надо было срочно узнать, где и кем работал тогда Мордвинов. И если окажется, что он, например, был агентом КГБ где-нибудь в Зимбабве, я погорю синим пламенем.

Мой верный идейный наставник Макар Захарович отнесся к этой отчаянной просьбе с полным пониманием и обещал сделать все возможное и невозможное.

И вот теперь я лежала без сна, теребила подаренное Вадимом шикарное кольцо и думала, что мне надо не редактировать чужие детективные романы, а писать собственный. Смущало меня только одно: похоже, героиня будет выглядеть абсолютной дурой.

Под утро я все же забылась неспокойным сном, в котором Вадим исполнял роль агента-перевертыша всех ведущих держав мира сразу, а я пыталась его то ли убить, то ли соблазнить, будучи какой-то помесью Мата Хари и Соньки Золотой Ручки. Телефонный звонок вырвал меня из липких объятий этого кошмара, и спокойный голос Макара Захаровича пожелал мне доброго утра.

— Мила, я узнал, где Мордвинов работал: в издательстве «Прометей». Потом, в восемьдесят девятом, перешел в одну популярную газету, — Макар Захарович назвал ее. — Был там замом главного редактора. Уволился в девяносто первом по собственному желанию, но мои ребятки раскопали, что он какую-то клевету пропустил, да не просто пропустил, а поддерживал ее всеми способами. Так что мог загреметь со скандалом, да главный плюнул и уволил его по пристойной статье. Полтора года Мордвинов владел фирмой по продаже мумиё, потом, наверное, денежки стало сложно отмывать, он и завел свою газету.

— Макар Захарович, если честно, меня уже тошнит от всей этой компании.

— Терпи. Думаешь, меня за мою карьеру не тошнило? Почти каждый день. В общем, ты спокойно можешь сказать Юле, что тоже в «Прометее» работала.

— Почему не в газете?

— Потому что в издательстве раз в десять больше народу, и всех Мордвинов знать и запомнить не мог. А в газете люди на виду.

— Хорошо, в «Прометее» так в «Прометее». Думаете, она поверит?

— Сыграешь на ее правдолюбии, поверит.

— Противно как-то.

— Не ной. В данном случае цель оправдывает средства. Думаю, она не будет против, если ты ее папеньку слегка прижучишь. Она тебе свой телефон оставила? Вот и позвони ей сегодня же.

— Ладно, — вздохнула я, смирившись с неприглядной ролью провокатора.

* * *

Юля стояла посреди огромной, претенциозно обставленной комнаты и чувствовала возрастающую злость. Все здесь раздражало ее. И нелепая стойка бара, и слишком пушистый ковер, и эта дешевая мазня в дорогих рамах, которой стены, по ее мнению, были просто заляпаны. Но, конечно, больше всего ее возмутил тот факт, что ее комнатка, эти несчастные десять квадратных метров, все-таки увеличили собой площадь кошмарного помещения.

Она сбросила с плеча грязный рюкзак прямо на девственно-чистый ворс ковра и решительно направилась в угол, бывший некогда ее комнатой.

Все изменилось. Кровать родители выставили в застекленную лоджию, превратив ее в подобие садовой кушетки. Смешные фигурки человечков и зверюшек, которые она покупала на измайловском вернисаже и шутливо называла «мои нэцкэ», были как попало свалены равнодушными руками в щербатый деревянный ящик и засунуты в кладовку. Последней же каплей оказался ее старенький компьютер четыреста восемьдесят шестой модели, пылившийся в той же кладовке в коробке от телевизора.

— Вот гады! — процедила Юля. — Они что, позвонить не могли? Да мне бы вся общага помогла вещи вывезти.