Я знаю, что видел

Музыка – хороший камуфляж, мне она выгодна по ряду причин, и не самая последняя из них – то, что надо пошевелиться. От долгого стояния на четвереньках горят ляжки, поэтому я жду припева и ложусь на пол, зажатый между стеной и софой. Гляжу в поливаемый светом потолок. Чувствую, как басы через половицы проникают мне прямо в плоть. Сквозь музыку доносится негромкое воркование парочки, и я понемногу расслабляюсь. Они очень близко друг к другу. Их голоса звучат тихо и чувственно.

Ну хотя бы они не на этом диване.

Пластинка продолжает играть.

На траве с тобой лежали,
Птиц на дереве считали,
Что им видно свысока, мы себе воображали.

Затем снова шипение – будто волны, изрыгающие на берег пену. То и дело до меня долетают капли слов, их надо успеть разобрать, пока не унесло обратно отливом.

– Подожди, – говорит она, – дай-ка переверну. Так и не поняла, откуда этот запах.

Пауза на несколько секунд. Не дышу, пока музыка не заиграет снова. Запах – она имеет в виду меня?

Звучит следующая песня, вдруг она пробуждает во мне воспоминания. Из прошлого. Грейс.

* * *

Мы сидели на носу лодки. Вокруг было темно, но воздух теплый. Стояло лето, и мы, возвращаясь из окрестностей Кингстона, заметили на берегу Темзы лодочку с веслами. Заливаясь смехом, мы легко столкнули ее на воду и неторопливо отчалили. С наполовину выпитой бутылкой розе в руках она хихикала над тем, что мы заняли чью-то чужую лодку. «Украли», – заявила она. Не украли, а одолжили, возразил я как можно более серьезным тоном. А она запела в ответ – вот эту песню.

Ждет беда нас впереди,
И другая – позади,
И сегодня ни один уж не приедет поезд…

– Ваш поезд отправляется, мэм, – картинно поклонился я.

* * *

Закрываю глаза, отдаваясь ритму, он убаюкивает меня. Словно нити, оплетают меня образы из снов или, может, воспоминаний о стародавних днях; я все глубже погружаюсь в них. Открываю глаза: парочка все еще воркует, но свет в комнате потускнел, превратившись в оранжевое мерцание на потолке. Чувствую прилив тепла и понимаю: кто-то разжег камин.

Остается лишь дожидаться, пока все не закончится. Когда-нибудь парочка уйдет. Тогда я выскользну из двери, проскочу прихожую и вырвусь на воздух.

Эта песня. Думаю, это та самая песня. Песня, как-то связанная с фильмом, который мы однажды смотрели. Который ей понравился. Передо мной всплывает ее лицо, но я зажмуриваюсь, заставляя его исчезнуть. Сейчас не время, нельзя давать слабину. Я должен оставаться в здравом уме. Чтобы в любой момент дать деру.

Пластинка закончилась и шипит – игла ездит по самому краю. Как только они уйдут, уйду и я.

– Только не снова, – не выдерживает он, когда после паузы музыка опять заиграла сначала.

– Ну и ворчун! – смеется она.

Представляю, как она, юная и белокурая, уютно примостилась у него под рукой.

– Хватит, я сказал. – В его словах слышится подтекст, какая-то озлобленность.

– Ну еще разок, – упрашивает она; смех ее журчит, фонтаном пробиваясь сквозь его злость.

Стук.

– Ты как специально меня игнорируешь, – заявляет он. – К черту.

Раздается скрежет – это пластинку срывают с проигрывателя.

– Осторожно! Ты же знаешь, сколько…

– Что сколько?

Вино еще больше растягивает его гласные.

– Ничего. Забудь.

Резкий щелчок, затем негромкий глухой удар.

– Что ты наделал? – кричит она.

Пронзительный голос. Преисполненный возмущения.

– Я случайно, – извиняется он.

– Сломал! – Она садится на диван. – Ты сломал ее, идиот!

– Я идиот? Да это всего лишь гребаная пластинка. Забудь про нее. Куплю тебе новую.

– Да, но она будет все равно другая. – В конце ее фразы слышится разочарование.

– Что? Хочешь сказать, потому что это будет не его пластинка?

Девушка выдыхает, будто выпуская пар и показывая, что спор ее утомил.

– Ах, забудь, – говорит она, ее голос по ходу фразы отдаляется, словно она идет к обеденной зоне. Она как будто бестелесна: я не слышу ее шагов и не могу подтвердить свою догадку о том, куда она направляется.

– Нет, нет и нет. Не забуду, – твердит он; его голос преследует ее, пыхтит и напирает.

– Отстань от меня. – Ее голос теперь где-то вдалеке.

Судя по звуку, она на другом конце комнаты.

Я тихо перекатываюсь на бок, чтобы выглянуть из-за края дивана. Дальний конец комнаты освещен плохо. Затухающий камин до него не достает, но мне удается разглядеть их ноги. Он – в брюках от костюма. Она – в чулках или колготках. Поднимаю глаза выше, но обеденный стол по-прежнему заслоняет собой значительную часть комнаты. Напрягаюсь и замечаю какое-то мельтешение.

Он держит ее за запястье, но она пытается вырваться. В ее позе нет страха. Она его знает. Она в безопасности.

– Гребаная любимая пластинка от бывшего дружка, – цедит он.

Не все его слова до меня долетают.

– А я ведь знал, ты все это время хранила здесь вещи, втихую, как…

– О боже, – перебивает она, – да ты пьян.

Моргаю, чтобы избавиться от плывущих перед глазами пятен. Она произносит еще что-то, но я не слышу.