Я знаю, как ты дышишь

— Да, — подтвердила Катя, отчего-то сглатывая комок в горле. Она точно хотела расспросить о погибшей. И постараться понять, не связано ли это со всем тем, что происходит сейчас. Не убили ли сначала одну сестру, а теперь взялись за другую? Или, скажем, так: кто-то хотел убить Женю, но не знал, что она погибла. А теперь перепутал ее с Жанной. — Да, — еще раз повторила Катя. — И поговорить, и посмотреть фото вашей сестры. Они ведь у вашей мамы… хранятся?

— Да, — кивнула Жанна. — Они здесь. Все наши альбомы: семейные, детские… я их не забирала. Здесь вообще все осталось, как было раньше… еще при папе. И… при Жене, — добавила она тихо. — Фотографии в нашей бывшей детской… А потом Женя там жила. Когда я замуж вышла и уехала… отсюда. Мамочка, ты потихоньку ешь! Нужно было, наверное, разогреть! — расстроенно сказала Жанна, глядя на мать, которая с озабоченным видом выскребала из кастрюльки остатки манной каши, видимо, сваренной еще вчера вечером. — Я сейчас пойду найду альбомы, а вы посидите с ней, хорошо? Я чайник поставлю… Последите, пожалуйста, чтобы она кипяток на себя… — Женщина быстро вышла из кухни, а Катя осталась приглядывать за той, из которой она собиралась вытащить как можно больше информации… Женщины, особенно одинокие и немолодые, так любят поговорить! Однако только не эта… нет, не эта!

Мать покойной Жени и живой Жанны увлеченно возила ложкой в блестящем ковшике, облизывала свое орудие и косилась на закипающий чайник, предвкушая еще и сладкий чай. Внезапно она в упор взглянула на Катю.

— Ты — не она? — спросила больная.

— Нет… — осторожно ответила Катя, боясь растревожить или расстроить мать Жанны. Чайник зашумел, засвистел, и Катя его выключила. Подумала, плеснула в чашку из заварника, стоявшего на столе, положила три ложки сахара и долила до половины, чтобы нельзя было неосторожно выплеснуть кипяток. Однако чашка все же показалась ей слишком небезопасной для женщины напротив, хотя та уже настойчиво протягивала за ней руку.

— Дай! — приказала она.

Женщина настырно и очень сильно потянула чашку к себе, но тут же отдернула пальцы — видимо, было слишком горячо.

— Да! — сказала она. — Да! Ты — не она!

— Жанна… — вполголоса осторожно позвала Катя. — Тут… ваша мама…

— Жанна… Жанна… Жанна… Нет! — снова по-птичьи просвистела мать неизвестно куда канувшей Жанны и вновь потянулась к чашке. — Женя! — Она еще раз осторожно ощупала чашку, а затем взяла ее и цепко обхватила длинными костлявыми пальцами. По ее лицу разлилось выражение блаженства от тепла. — Женя… не умерла! — сказала она. — Женя… здесь! Женя, Женя, Женя, Женя!..

— Жанна!.. — уже громче позвала Катя, не зная, что ей следует делать — попытаться отобрать у больной чашку с опасно горячим напитком или же просто быть наготове? Она не знала, как вести себя в подобной ситуации. Она никогда раньше не сталкивалась с подобными больными… Был бы тут Тим!

— Жанна там! — выкрикнула женщина и даже топнула ногой. — А Женя — здесь! Не надо, не надо, не надо!.. — быстро и тревожно залопотала она. — Не пускайте ее! Не впускайте! Закройте двери! Она… придет! — истерически взвизгнула больная. — Убьет! Убьет нас всех! — Она почти отшвырнула от себя чашку и закрыла лицо руками.

— Нет, нет, мамочка! — Неслышно появившаяся Жанна, несшая несколько пыльных пухлых альбомов, сунула их Кате, которая едва успела все подхватить. — Все хорошо, все хорошо! — Она обняла мать за плечи. — Вот чаек теплый… ты пей, пей!

Женщина послушно, словно малое дитя, снова обхватила чашку двумя руками и шумно потянула сладкий напиток.

— Она слышит, что говорят, а в мозгу это все как-то перемешивается… — виновато сказала Жанна. — И никогда не поймешь, что она действительно хочет… Кажется, вот сейчас она скажет что-то и я пойму… что-то главное! Главное, — повторила она тихо. — Только она этого никак не говорит… хотя я и жду. До сих пор жду. Понимаете? — спросила она Катю, и та неожиданно кивнула. Потому что и сама очень часто ждала вот таких моментов… Всегда ждала. На работе. В жизни. И даже больше в своей собственной жизни, а не на работе. Истины. Главного.

* * *