Я знаю, как ты дышишь

— Я не психолог! — отрезал Бухин. — И не знаю, нормально это или нет. Тем более ты женщина. Это тебе беременной ходить и рожать. Это больно… и вообще опасно! Хотя ты опер. Беременность — это только девять месяцев. А опер… это… ну, не на всю жизнь, но очень надолго! — припечатал он. — И у тебя, как у опера, уже были опасные моменты!

Бухин явно намекал на то, что несколько лет назад ее едва не убили. Выжила Катя чудом… и вряд ли какие-то там роды опаснее! Но он, кажется, озвучил главное — она не хотела. Ни ходить с огромным животом, ни рожать. А вдруг будет двойня, как у Бухина с Дашкой?! Это просто ужас! Нет, она точно не желает всего этого! Она хочет приходить домой, где тишина… и Тим… и чтобы он был ее, а она — только его…

— Ну, выяснила чего-нибудь?

Лысенко появился так внезапно, что она буквально подскочила на стуле. Или это он ввалился, как всегда, особо не церемонясь, а она попросту не заметила? Замечталась о Тиме, о сегодняшнем вечере, о жизни, где только они вдвоем, а тут, оказывается, кроме них еще полно народу!

— Нет! — буркнула Катя. — Не выяснила! Потому что Сорокина никуда не делась! Загрузила по самое не хочу! Ты же обещал освободить меня от нее? А она опять с утра: снова здорово! Я целый день бегала как заведенная, только ввалилась! — пошла Катя в наступление. — И все зря! Только ей этого не втолкуешь!

— До людей вообще трудно донести собственную точку зрения, — философски изрек Лысенко. — Ладно. Оставайся с Сорокиной.

— Что-о-о?! — изумилась Катя.

— Да мне себе дороже с ней ругаться! — пояснил новоиспеченный начальник.

— О господи! — простонала Катя. — Избавь меня от напрасной работы, потому что от другой я не отказываюсь!

— Ну вот и хорошо! — заявил Лысенко. — Потому что от другой я тебя не освобождаю!

— Игорь!

— А что Игорь? — полюбопытствовал тот. — Работы валом! Людей нет! Бурсевич болеет! Практикантов не дали…

— …а ты в начальники вышел, и тебе теперь некогда! — закончила Катя мысль друга.

— Вот когда ты в начальство выйдешь, сама поймешь.

— Я в начальство никогда не выйду! — Катя поджала губы. — У нас начальники сплошь одни мужики!

— Да потому что у баб то декрет, то больничный, то по уходу за ребенком! А потом по второму кругу, по третьему! А потом бац — и пенсия! — рассердился Лысенко в свою очередь. — А начальнику нужно все время на месте быть! Короче, вот тебе новые материалы и работай! — Он брякнул свою стопку рядом с такой же, полученной Катей от Сорокиной, и без дальнейших расшаркиваний покинул их с Бухиным обиталище.

У Кати внутри все кипело. И даже клокотало. И выплескивалось через край. Да она даже с гриппом на работу ходила! Не говоря уже о постоянных проблемах с головой после ранения! А теперь… теперь Лысенко такое заявил! И это после того, что она думала… считала… Катя проглотила горький комок, закусила губу, чтобы остановить подступающие слезы, и отвернулась. Не хватало только, чтобы Сашка стал ее жалеть! Или чтобы она сама стала… Потому что все это — и сорокинское, и то, что притащил сейчас Игореша, — ее работа. Которую она сама выбрала и которую хотела. Сама хотела. Никто не подталкивал… Не нашептывал по ночам…

— Все! — сказала она и сдвинула все бумажки в одну сторону так, что получилась куча мала. — Хватит! У меня рабочий день окончен! Если мне положен больничный, я его возьму! Если завтра выходной, то меня никто не заставит выйти! Я даже телефон отключу! И послезавтра тоже! И из отпуска меня никто не отзовет! И… И вообще!..

Опомнилась Катя, только когда Сашка, усадив ее обратно на стул, стал осторожно промокать платком ее злые, неудержимые слезы, приговаривая так, как, наверное, он шептал своим расшибившимся двойняшкам:

— Ну все… Ну не плачь, Ка-а-ать… Все хорошо… все сейчас будет хорошо, а потом еще лучше! Все пройдет… заживет… у собаки боли´… у кошки боли´… а у Катьки не боли´!

— Ладно, Сань… — Она улыбнулась и забрала у него платок, потому что он, наверное, все на ее лице размазал. — Все уже хорошо! И у кошки и собаки тоже не боли´! Ни у кого не боли´! Спасибо, Саш… Это я так… развинтилась что-то! Наверное, просто устала.

* * *

— Устала? — спросил Тим.

Глупости! И не устала она вовсе! Разве от отдыха можно устать? Катя уже потянулась к мужу, чтобы доказать, что она совершенно ни от чего не устала, более того, сил у нее хоть отбавляй, но, вместо того чтобы провокационно стянуть с себя пижаму, она зачем-то запахнула байковый ворот и ткнулась Тиму куда-то в район подмышки.

— Спи! — сказал Тим. — Вот сейчас выключу твой телефон и завтра до самого обеда спать будешь! А потом пойдем подарки покупать.

— Зачем? — уже сонно пролепетала она.

— Скоро Новый год…

— Правда? Мне казалось, еще не скоро…

— И опомниться не успеешь! — заверил ее Тим. — Ты чего хочешь под елочку?

— Новый пистолет. Нигде не зарегистрированный и с кривым дулом. Чтоб застрелить Сорокину — коварно, из-за угла — и спать спокойно всю оставшуюся жизнь! — Катя вынырнула из-под одеяла, потому что ей внезапно стало жарко.