Я знаю, когда ты лжешь!

Костас достоин уважения за свое упорство. Он хочет получить неопровержимые доказательства эпизодов насилия Сандаски над детьми. Жаль только, что ведущий опять неумышленно формулирует удобный для Сандаски негативный вопрос. Удобный настолько, что интервьюируемый незамедлительно пользуется предоставленной возможностью быстро согласиться с опровержением обвинения. Костас мог бы закончить этап сбора информации и применить тактику ведения беседы, при которой Сандаски был бы вынужден углубиться в сочинение нелогичной истории взаимоотношений с мальчиками. Разумеется, эту странную историю общественность сочла бы смехотворной.

Костас. Что насчет слов вашего бывшего помощника Майка Маккуири? Он утверждает, что в 2002 году видел, как вы в душевой насиловали мальчика 10–11 лет. Маккуири сказал, что слышал ритмичные звуки, похожие на шлепки, и видел, как ребенок стоял лицом к стене, положив на нее поднятые руки. Ваш бывший помощник считает, что это было изнасилование.

Сандаски. Я бы предпочел сказать, что это ложь.

Основываясь на принципах Схемы, мы утверждаем, что этот ответ Сандаски является более чем четким сигналом. Выше мы увидели, как мужчина уже дважды не сумел прямо и внятно опровергнуть конкретные обвинения в свой адрес. Теперь же на краткий рассказ Костаса о заявлениях Маккуири можно было отреагировать, например, так: «Я не насиловал этого мальчика» или: «У меня не было никаких сексуальных контактов с этим мальчиком». Однако Сандаски ответил совсем по-другому.

По нашему мнению, инцидент в душевой, о котором говорил Майк Маккуири, действительно имел место. Обратите внимание: интервьюируемый не отрицает слова своего бывшего помощника и даже не пытается утверждать, что в душевой не происходило ничего похожего на сексуальный контакт с мальчиком. Все, что мы слышим от Сандаски, — это лишь странная пассивная фраза: «Я бы предпочел сказать, что это ложь».

Перечисленные сигналы развеивают все наши сомнения в том, что Сандаски совершил акт педофилии в душевой.

Костас. Есть ли у Маккуири мотив говорить неправду?

Сандаски. Спросите об этом у него самого.

Данный ответ заключает в себе два сигнала: явное нежелание прямо отвечать на заданный вопрос и очередное абстрактное отрицание, то есть неспособность четко заявить об опровержении конкретного аспекта обвинения.

Очевидно, подтверждаются выводы, о которых мы написали в комментарии к предыдущему ответу Сандаски.

Костас. Что происходило в душевой в тот вечер, когда Майк Маккуири зашел туда и увидел вас с тем мальчиком?

Сандаски. В общем, мы принимали душ, баловались. Мальчик повернул вентили всех душей, потом вроде бы начал скользить по полу и, насколько я помню, шлепать полотенцем по всему, что попадалось под руку.

Мы считаем, что намек на неспособность вспомнить обсуждаемое событие в деталях свидетельствует о стремлении Сандаски затруднить поиск точной информации, затеянный Костасом.

Костас. В 1998 году одна женщина утверждала, что вы принимали душ с ее сыном и по непонятной причине прикасались к мальчику. Ваши с ней разговоры были подслушаны двумя детективами. Как выяснилось позже, вы сказали, что «интимные части» вашего тела, «вероятно, каким-то образом соприкасались» с сыном той женщины. Разъясните произошедшее.

Сандаски. Ну, я точно не помню, что и кто тогда говорил. В целом, я имел в виду, что если мальчик и впрямь считает, что я к нему так прикасался, то это означает, что я допустил какую-то оплошность.

Анализируя эту часть диалога, видим, что Сандаски ходит вокруг да около и не отрицает прямо, что с упомянутым мальчиком общался в некой странной, неподобающей форме. К тому же из слов об «оплошности» можно сделать вывод, что Сандаски характеризует эту форму общения как неправильное, плохое действие или провинность.

Избирательность памяти («Ну, я точно не помню, что и кто тогда говорил») является для нас показателем нежелания Сандаски раскрывать невыгодные для него подробности, в соответствии с которыми действия по отношению к тому мальчику можно будет расценивать как преступление.

Костас. Во время одного из подслушанных разговоров с той женщиной вы сказали: «Я понимаю. Я совершил ошибку. Я бы очень хотел, чтобы меня когда-нибудь простили». Далее вы говорили: «Но я знаю, что вы не сможете этого сделать. Лучше бы я умер. Да, так было бы лучше». Не похоже на слова человека, которого несправедливо обвинили или неправильно поняли, правда?

Сандаски. Не знаю. Насколько я помню, я не говорил, что хочу умереть. Я надеялся, что все можно будет уладить.

Заданным вопросом Костас дает понять, что поведение и ответы Сандаски указывают на виновность в сексуальных домогательствах к мальчикам. Вместо того чтобы внятно опровергнуть уже не раз озвученное обвинение, интервьюируемый заострил внимание лишь на одном незначительном фрагменте вопроса, заданного Костасом, отметив, что во время беседы с матерью мальчика вроде бы не говорил о желании умереть.