Я знаю, кто убил Лору Палмер (СИ)

Экран треснул одновременно с зеркалом на экране. Треснул, растворился, и Яна уже не могла увидеть, что Алиса стоит на пороге с кофейником и двумя чашками, висящими на ее согнутом пальце, что Лем проснулся и пытается дотянуться до нее, потому что подушкой он уже кинул и не попал. Зато Яна видела кота. Белого пушистого кота, у которого не было глаз. Он сидел на темном полу, заваленном обрывками фотографий и обломками пластинок.

На гримерном столе, спиной к разбитому зеркалу, сидела девушка с длинными серыми волосами, падающими на лицо. В руках у нее была коробка, в которой что-то отчетливо шуршало.

— Выжил серый котенок, — оскалилась она.

Яна пожала плечами. Это ее не касалось.

Она обернулась.

На пороге, в дверном проеме, сидела блондинка в бархатном зеленом жакете. Она курила, закинув ноги на косяк, и когда Яна посмотрела на нее, равнодушно сообщила:

— У той была кошка, что-то вроде «белая, красивая, только очень грязная». А я ненавижу кошек.

— Это другая кошка, — хрипло сказала Яна, хотя знала, что нельзя говорить с тенями, которые встречаешь по ту сторону реки.

— А это другая история. Но ты же сюда приперлась со своим бубном, — зло прохрипела девушка за ее спиной.

— По-моему вас здесь тоже не должно быть.

Она обернулась. Вместо коробки девушка держала в руках пистолет, который прижимала к подбородку.

— А я не знаю, где я должна быть, — зло усмехнулась она. — Я вообще просто море нарисовала, можешь себе представить?

— Я ищу Яра.

Девушка пожала плечами. Яна видела, как дернулся ее палец, но выстрела не прозвучало — только ее глаза на миг погасли, а зеркало за ее спиной плеснула вода.

— Иди вдоль реки, — посоветовала блондинка. — Встретишь там моего брата — скажи, чтобы не возвращался домой. Если с ним кто-то еще будет — прокляни его от меня. Я знаю, ты умеешь.

Яна обернулась. Блондинка вертела на пальце окровавленный венок.

— Ну прости, это не я так решила. Я не шучу — иди вдоль реки, и в следующий раз включай Джармуша.

— Яр… умер?

— А ты не очень внимательно смотрела, — усмехнулась она.

— Ты… следующая?

Проем был пуст. Яна подошла, заглянула в темноту, клубящуюся за ним — где-то вдалеке что-то белело, но она знала, что идти туда нельзя. Из этого кадра был один выход.

Все тускнело, сминалось — темнота, линии, разгромленная комната с разбитым окном. Яна переживала эту монтажную склейку, не закрывая глаз.

Сизый город, тонущий в дожде, который может и будет вечным. Черные крыши сизого города.

Здесь не было реки. В этом фильме вообще не было реки, но разве это могло Яне помешать идти вдоль ее берега?

Где-то внизу человек, которому не давало умереть отчаяние, убивал человека и думал, что так сможет освободиться.

— Но он ведь освободится… — пробормотала Яна, глядя в черное небо, нарисованное над подворотней.

«Добрые сказки», — сказал ее голос где-то по ту сторону экрана.

Она опустила плечи. Вдруг стало очень тяжело держать спину прямо — без корсета, без взглядов людей, которых нужно было утешать. Яна медленно побрела вдоль парапета, не думая, что случится, когда она уткнется в конец кадра. Она и так знала — она просто вернется в его начало.

Чтобы идти вдоль реки, нужно было искать другой путь на ее берег. Но она научилась пролезать только через эту форточку. Может, ей стоило начать с мескалина или грибов, как советовала девчонка, продавшая ей бубен. Все, кто знал Путь, говорили, что нельзя полагаться только на собственное отчаяние и картинки на экране.

А Яна не верила. Смеялась. У нее столько отчаяния. Ей так легко падать за экран. Она не устает стучать в бубен, не устает тащить свою боль в чужие истории. И значит, ей больше ничего не нужно.

Ничего не было нужно, пока у нее все получалось. Пока она кому-то помогала, пока кто-то был ей благодарен.

Пока Яр не пропал.

И крыши не стало — сменился кадр, заполнился тенями.

Если не смотреть на сцену, где беззвучно поет блондинка с безумным начесом и горестно искривленным ртом, этот эпизод можно считать хорошим.

Вдоль реки. Через эту реку нет мостов, а стоило бы их построить.

Чтобы кто-то мог переводить на другой берег тех, у кого подходящие лица и достаточно светлые волосы.

У людей, толпящихся у сцены, нет лиц, зато есть глаза — глаза людей с вырезок на ее стене. Яна любила массовые сцены в фильмах, потому что в них было много теней, каждая из которых могла знать ответ на ее вопрос.

— Где Яр?

Она дотрагивалась до рукавов и воротников, гладила спутанные волосы, заглядывала в глаза — и тени молчали. Открывали рты и дергались в такт слышной им песни со сцены, а у Яны были только такты ее бубна, которые вели ее все дальше от ответов.

Ей не стоило. Как она может идти вдоль реки, если она вообще никогда не выходила на берег?

— Яр!

И вдруг кадр погас — раньше, чем должен был.

Яна стояла среди заснеженного леса, и ей совсем не нравилось, что холод, разлитый в воздухе, чувствовался настоящим. Ей казалось, она стоит на медленно разгорающейся куче дров.

— Яр! Где ты?!