Я знаю, кто убил Лору Палмер

Наверное, стоило просто купить ее в любом косметическом магазине или в союзпечати, а потом отвезти на могилу Рады и положить среди цветов. Но ни Иван с варганом, ни Яна с бубном не одобрили бы, подари он мертвой девушке «живую» расческу. А вещь Рады должна была умереть вместе с ней.

Да и как она расчешет волосы гребешком из палатки у дороги? Мокрые, золотистые волосы, потемневшие от воды, почерневшие от крови. Чтобы вычесать запекшуюся в кудрях смерть нужен не просто кусок пластмассы.

Нужно было искать Яну, а не думать про расчески. Ему стоило бросить все и искать Яну, но у нее были черные волосы. Она могла узнать что-то о маньяке, но Яр был уверен, что она рассказала бы. Всем бы рассказала, не только Лему, который пропал вместе с ней. Яна, может, и была сумасшедшей, но точно не была дурой. Она бы сделала все, чтобы убийцу ее сестры нашли. Значит, она ничего не знала. Значит, если он бросит все и начнет ее искать — потеряет время, которого у него и так осталось немного.

У него был месяц на поиски отца Рады. Может, он все же ошибался, и искать нужно было совсем другого человека, но детектив выходил паршивый — после отца Рады на роль убийцы лучше всего подходил Лем. У них с Яной была странная любовь — темная, отравленная неразгаданной тайной и виной. Лем ездил в тюрьму, лез Яру под руку и вел себя так, будто ему до смерти хочется о чем-то рассказать. Твердил свою мантру про Лору Палмер, но почему-то никак не решался добавить к ней новые слова.

И Яр бы поверил, что мальчишка мог кого-то убить. Лем не был похож на маньяка, торговал кассетами и обаятельно улыбался, и именно поэтому мог оказаться убийцей. Права у него тоже были, хотя Яр ни разу не видел Лема за рулем. Наверное, девушка могла бы сесть к нему в машину. Но Лема не нужно было искать. Даже если сейчас он где-то прячется, Яр был уверен, что найдет его за пару дней и за шкирку выволочет из любой дыры, куда тот забьется.

Яр был уверен, что все поймет, когда найдет отца Рады. Потому что доверял чутью, и потому что там, в лесу, Рада сама ему об этом сказала.

Будет плохо, если он ошибается. Вода почти согрелась. Если Яр ошибается — он будет причастен к следующему убийству. Но чтобы искать этот виски-бар, Яру пришлось смириться с мыслью, что вигилант и спаситель — разные роли. Они с Норой их сразу разделили.

Он обошел все автопрокаты в городе — легальные и нет. Потому что если отец каждый раз приезжал за Радой на новой машине, значит, где-то он их брал. Потом пошел к знакомому, который отсидел за угон, но так и не понял, почему нельзя садиться за руль чужой машины без согласия хозяина. Никто не знал Артура. Иногда Яру казалось, что ему врут, но каждый раз проходило совсем немного времени и выяснялось, что его окружают только честные, открытые к диалогу люди.

— Ну, за что-то же Рада тебя любила… — вздохнула Надежда Павловна. — Иди и возьми что тебе нужно, ты знаешь где. Не буду даже спрашивать, зачем тебе ее расческа.

Он и сам не знал, зачем. Положить на могилу? Закопать? В реку бросить?

Стальная рояльная струна лежала в кармане, свернутая в тугое кольцо. Она больше не могла кусать себя за хвост — Яр снова собрал гарроту.

Туалетный столик Рады был накрыт все той же пленкой. Под ней — все те же рассыпанные шпильки, флаконы и открытые румяна. Расчески не было. Он поискал в ящиках. Среди потрепанных книг, мятой бумаги и рваных кружевных перчаток нашел щетку, в которой запутались несколько волосков. Хотел забрать, но вспомнил, что Рада будто бы просила гребешок.

— А разница большая, да? — с сомнением пробормотал он, разглядывая щетку, но потом все-таки вернул ее на место.

Гребень нашелся на книжном шкафу — Яр случайно заметил его белых хребет между корешков неплотно стоящих книг. Золотистый корешок томика японской поэзии и черный биографии Марка Шагала складывались в треугольник.

Яр достал гребешок — деревянный, с вязью выжженных цветов. Сунул в карман. Долго разглядывал треугольник темноты между книгами.

«Яна сказала бы, что это тоже Черный вигвам», — мелькнула дурацкая мысль.

— Апчинскую дарил мне отец Рады, — глухо сказала Надежда Павловна за его спиной. — Там хорошая подборка репродукций.

— Что?

— Апчинская. Написала про Шагала, — устало сказала она, указывая на полку. — Меня всегда раздражала эта книга. У нее дисгармоничная обложка.

— Почему же не выбросили?

Лицо Надежды Павловны исказило смирение.

— За что посадили ее отца? — спросил Яр. У него ведь была еще одна роль: «это ты ее убил». С чего бы отказываться от преимуществ, которые она давала.

— За что… — повторила она. Провела кончиками пальцев по щеке — будто сама себя утешала. — Он убил ребенка.

— Его друг сказал, что не убивал.

— Вообще-то сначала узнали про склад, — усмехнулась она. — Слушай, я посадила помидоры, помыла окна и перекрасила шкафы на кухне. Осталось перестать открывать тебе двери.

— Так не открывайте.

— Рада тебя любила, — повторила она. — Ее скоро не станет совсем. Память мутнеет, ее вещи становятся просто вещами, музыка, которую она играла — просто музыкой. А ты пока жив.