Я знаю, на что ты смотришь

Я обхватываю голову руками, крепко зажмуриваясь. Это какой-то треш. Я просто… У меня нет слов, мыслей, сил… Меня будто наживо потрошат.

— Думаю, ты догадываешься, что было дальше… Для ясности я коротко обрисую ситуацию. Мне пришлось вызвать ее родителей. Они отправили ее в клинику, потому что если кто-то упоминал о смерти Демьяна у нее начинался приступ страшной истерики… С суицидальными наклонностями. Но как только Ева успокаивалась, то ее память как будто стиралась, и она снова спрашивала, где Дем и когда вернется, не осознавая и не принимая, что он уже никогда не сможет вернуться. В больнице Ева пробыла больше полугода, а летом вернулась сюда уже такой, которую ты знаешь.

— Как ее отпустили, если она все еще?.. — мне с трудом даются эти слова. — Нездорова.

— У нее есть наблюдающий врач в режиме онлайн. Склонности к суициду больше нет.

Да? Нет склонности к суициду? Серьезно, блять?! Да она убивает себя каждый гребаный день!

— Я обещал брату, что буду присматривать за ней. Обещал… — продолжает Мирон. — Я не могу ее выгнать или снова отправить в больницу. Я приезжал к ней туда. Да, все такие милые и улыбчивые, но… Это психушка! Я… Я не знаю, что делать. Я хочу, чтобы она жила. Чтобы была счастлива. Чтобы...

Передо мной сейчас сидит взрослый мужчина, но выглядит он, как маленький мальчик, который сломал что-то и пытается все исправить, только вот не знает как. И он же сейчас вручает мне бомбу с уже запущенным таймером. Держу ее в руках, наблюдая, как меняются цифры. У меня есть вариант бросить ее подальше или… Проглотить, позволив разорвать меня на кусочки.

— Ей нужна помощь. Ты это понимаешь? — серьезно говорю я, уже не парясь о субординации. — Она не живет. Она не сможет быть счастлива, если не переступит эту стадию и не пройдет все остальные до принятия.

— Ева не слушает никого. Так же, как и Демьян.

— Так она в него играет?

— Иногда, кажется, что да.

— Но ее ведь он слушал.

— Да. Потому что…

— Я понял, — поднимаюсь на ноги. — Спасибо, что рассказал, — протягиваю руку.

Мирон хмурится, крепко пожимая мою ладонь, не понимая моей реакции.

— И что теперь? — спрашивает он, настигая меня своим вопросом уже у двери.

А что теперь? Я не знаю. По-хорошему, нужно собрать вещи и валить нахрен из этого дурдома. Это не моя история и не моя борьба, но…

Я видел в Еве эти всполохи просветления. И, узнав всю правду, мне становится ее просто по-человечески жаль. Ведь вокруг нет никого, кто бы реально мог помочь. Вывести из этой тьмы к свету. Я не хочу говорить громких слов. Я не доктор и не психотерапевт, но… Всего за неделю я уже надломил ее скорлупу и ни один раз. Мне, безусловно, страшно. Я не хочу сделать еще хуже. Но во мне сейчас настоящая буря, и она не успокоится и не даст мирно спать за сотни километров отсюда, зная, что Ева здесь одна. В своем выдуманном мире. Что она истязает себя, бросаясь под камни, летящие в ее сторону.

— Теперь я иду к ней.

— Максим!

Оборачиваюсь и ловлю браслет перед своим лицом. Мирон кивает мне, и я покидаю кабинет.

Дверь открывается беззвучно. Сердце стучит в горле. Стараюсь не думать о плохом, когда вхожу в номер, по которому гуляют вечерние солнечные лучи. Не делаю резких движений, просто ищу глазами ее.

Ева сидит на краю кровати, прижав колени к груди и обняв их руками. Она скашивает взгляд и приподнимает уголок губ в сучьей ухмылке.

Ну, сейчас начнется. Готовлюсь морально, запирая раздражительность в дальнем уголке сознания.

— Так сильно хочешь меня, сладкий? Ну а че? На кровати мы еще не трахались… Нужно это исправить.

Молча шагаю вперед, не сводя с нее глаз. Она дрожит, будто ее бьет жутчайшая температура. Замираю рядом с Евой, не понимая, что делать дальше. По крайней мере, она цела… Нет никаких следов…

— Ну, давай, сладкий, — это даже не ее голос, настоящий я слышал этим утром и тогда на вечере караоке. — Что ты стоишь? Ждешь приглашения? Или хочешь, чтобы я у тебя отсосала?

Ева опускает ноги и разворачивается, хватаясь за ремень на моих шортах. Кладу свои руки поверх ее ладоней, она поднимает голову, заглядывая мне в глаза. Этот взгляд забирает душу. В нем нет страсти, похоти. Нет ни единой эмоции. Нет жизни. Словно эта девушка уже мертва.

Черт! Что мне делать? Я не знаю… У меня нет идей, нет подходящих слов или действий. Их здесь в принципе не может быть. Вероятность благоприятного исхода один на миллион. Но все же она есть. Крошечная надежда, которую я пытаюсь взрастить, просто глядя на ту, что убивает теперь и меня.

Такое не выбирают. Это не контролируют и не планируют. Это решается не в нашем мире, а где-то за его пределами. Химическая реакция с физической и эмоциональной подоплекой. Когда ты просто не можешь ничего сделать с собой и несешься на всей скорости к краю Ниагарского водопада.

Ева поднимается, вырывая свои руки. На ее лице беснуются эмоции, не имеющие ничего общего: злость и отчуждение, уязвимость и самодовольство. Она словно борется сама с собой или пытается определиться с образом, в котором хочет появиться.