Я знаю, ты где-то есть

И правда, можно ведь и нас самих рассматривать как носителей конечной истины, то есть предположить, что мы владеем особенной проницательностью, позволяющей нам постигать жизнь. Все мы можем слышать внутренний голос, говорящий нам, что есть хорошо, а что плохо, что справедливо, а что нет. Этот дар заложен в той части нашей души, которая не утратила еще своей чистоты. Но большинство людей настолько отдалились от самих себя, что не способны им пользоваться. По мнению Линетт, сохранить ее смогли лишь некоторые медиумы. А также маленькие дети и душевнобольные. Они могут воспринимать истину, слышать, что нашептывает им душа. Так что их и можно считать пророками, поскольку они обладают способностью возвращать нас к нашим внутренним истинам.

– Оставим всякую мистику, – сказала она в заключение, чтобы побороть скепсис Ноама, – и рассмотрим эту идею с точки зрения личного опыта. Разве вы никогда не чувствовали, как в присутствии ребенка или инвалида в вас «включается» человечность? Разве не посещала вас в такие моменты, пусть на несколько мгновений, мысль, что вы сбились с пути, отклонились от некогда дорогих вам истин? Ну так вот, это и есть свидетельство их пророческого дара.

Тетрадь откровений

23 июля 2011 года

Труднее всего принимать решения, когда перед вами открывается путь, в конце которого вы должны стать другим человеком. Я никогда не умел выбирать. Возможно, потому, что, когда впервые я проявил свою волю, это стало причиной гибели человека, которого я любил больше всего на свете. Но тогда это был порыв – не решение. С тех пор мне удавалось что-то решать только в рамках работы, потому что это была лишь ролевая игра, где ни одна опция не угрожала моей личности.

Но сегодня я поставлен перед роковым выбором: остаться в плену у моей вечной неуверенности или пойти путем, указанным Линетт Маркюс, что означает пожертвовать той малой толикой здравого смысла, которую я положил в основу своего существования.

Можно, конечно, прикрывшись логикой и здравым смыслом, забыть об этой встрече, об этом учении, забыть о словах, произнесенных моей племянницей. Но смогу ли я это сделать?

Можно пойти дальше и попытаться понять, что означает та фраза Анны. Что я умру? Что мое сердце перестанет биться? Да, но когда? Завтра, через месяц, через год, десять лет?

Что хотела сказать Линетт Маркюс, когда предложила «исследовать этот путь»? Как вообще исследуются пути такого рода?

И вот я сижу один у себя в комнате, верчу и так и этак все эти мысли, оцениваю гипотезы и злюсь – то на себя за свою косность, то на нее за излишнюю гибкость ума.

Чего я боюсь? Обнаружить, что я не такой уж картезианец, как думал раньше? Потерять в этой погоне себя? Но я даже не могу сказать, кто я на самом деле. Я пытаюсь забыть прошлое и отказываюсь заглянуть в будущее. Можно ли человеку жить только в настоящем?

В конце концов, что я потеряю, если ввяжусь в эту авантюру? Время? Оно и так неумолимо утекает сквозь пальцы. Разум? Но разве он уже не пострадал от моей неспособности жить реальной жизнью?

7