Я знал его (СИ)

Как минимум в политическом смысле. Молва о NERV и Евангелионах распространилась удивительно быстро. "Как" никогда не расследовалось, значение имело только "почему". Это дало повод миру перестроиться к страху и жажде мести. Единогласным указом мировые силы, тряся поджилками, решили наказать Японию и её жителей. Независимость ликвидировали, а оккупационные международные военные силы обосновались на островах, установив временное правительство, гарантирующее настоящую власть заморским правителям. Естественно, любой сотрудничающий с новыми властями виделся как предатель, перебежчик и мерзавец. Между обычными людьми и властями существовала острая разобщённость. Она порождала раздражение, страх и ненависть.

Мана их не винила. Армия, как и правительство, были на коротком поводке у реформированной ООН. Вернувшиеся политики подняли лапки вверх и позволили зарубежным силам проехаться по ним, всё это время прося прощения. Лучше быть живым трусом, чем мёртвым героем. По крайней мере, так думали "наверху".

Теперь всё в стране решали параноидальные гайдзины, которые одновременно боялись невозможной силы Евангелионов и желали коснуться её. Невероятно быстро оккупационные силы вынесли всё подчистую, собрав и спрятав у себя различные остатки Проекта Е и NERV. Где они были и что с ними делали, Мане было неизвестно.

Она вернулась в армию сразу после возвращения из моря, намереваясь исправить ошибки прошлого. Отменённый, хоть и не по её вине, план контакта с Третьим Дитя поедал её изнутри. Годами она изводила себя мыслями о том, что если бы она тогда припёрла Синдзи к стенке, этого ада удалось бы избежать. Что она бы всё поменяла. Что последствия были бы иными. Конечно, она никак не могла знать, что план бы сработал, не говоря уж об изменении событий, приведших к Удару. Но всё же даже сейчас порой она просыпалась ночью в поту, снедаемая виной, цепляющаяся за старый мир.

Но бичевать себя за события прошлого было бесполезно - она поняла это несколько лет спустя. Оставалась лишь неоспоримая правда. Хоть и тщательно спрятанная и запечатанная, она бы открылась при должных усилиях. И в центре этой правды, в сердце каждой разоблачённой лжи и раскрытого обмана продолжал появляться один и тот же человек.

Третье Дитя. Сокрушитель Ангелов. Дьявол-берсерк. Убийца Бога.

Икари Синдзи.

Знать его - знать правду.

***

Когда она проснулась, был четверг. Вставать с футона не хотелось, но Мана вполне привыкла действовать через силу, выполнять требуемые от неё движения. Она существовала в вакууме, лишённая всяких сильных эмоций и даже удовольствия. Жизнь была не игрой наслаждения ради. Она была испытанием. Выживал сильнейший. Слабости и ошибкам в ней места не было. Трусы могли оставаться в кровавом море.

Мана лениво покосилась на календарь. По-прежнему четверг.

- Пятое, - прошептала она.

День, когда погибла Япония. Семь лет назад.

После Возвращения не было ничего, что не работало бы без изменений. Кроме человеческой природы. Поэтому, оглядываясь назад, было не так уж и невероятно, что радикальная группа ультранационалистов заполучила N2-бомбу и взорвала её в крупнейшем восстановленном городе страны, погубив почти два миллиона человек.

Это был протест, отчаянный крик против расползающейся ООН и сокрушительная вина национального самосознания. Это было глупой, наглой и жалкой демонстрацией личных слабостей и Мана презирала их за это. Тот факт, что взрыв совершенно застопорил правительство, а убитые иностранные эмиссары обеспечивали иностранную интервенцию, был ей известен. Но он не делал поступок легче для понимания.

Резня в Токио-2.

Она была бессмысленной. Конечно, она никогда не была сильна в политических науках, но безумие теракта всегда поражало её. На что они надеялись? Конечно, в то время все были немного безумны. Только недавно люди соизволили впустить логику и здравый смысл обратно в их жизни. При этом сопротивляясь и крича.

Мана обернулась на календарь. Всё ещё четверг.

Она встала. Мир не будет ждать, пока она лежит тут, размышляя о глупости человеческой. Она и так потратила на это слишком много лет.

Мана провела утреннюю рутину в лёгком тумане. Она помнила, что завтракала и принимала душ, но не могла сказать, что именно ела и во что оделась. Только что сделала это. Путь к военной базе тоже оказался подёрнут дымкой.

Она полагала, что могла взять отгул, как и поступало большинство не жизненно важных работников страны, но гордость вывела её из города на шоссе. Дата не влияла на её рабочую этику, лишь на слабую часть эмоций. Она въехала на базу на пятой минуте из семи траурного молчания на радио. Она подождала ещё две, прежде чем выйти.

Ещё один день, ещё один доллар, ещё одна порция историй выживших. Мана потрясла головой, прочищая разум, напоминая себе о важности работы. Однако она же была и разочаровывающей. Весь день слушая и поглощая эмоции и чувства людей, Мана не могла не чувствовать, как черствеет её душа. Порой она думала, что диктофон справился бы с этой работой ничуть не хуже, а может и лучше.