Я знал Капабланку...

Май 2000

подводя итоги

В богатой событиями и личностями шахматной истории ушедшего века имя его можно найти разве что в подстрочниках. Ценимое редкими знатоками, оно сохранилось в памяти лишь нескольких людей, но не в коллективной памяти, и сегодня почти забыто. Он не был чемпионом мира, не был никогда и претендентом на это звание. Более того, количество международных турниров, в которых он принял участие, можно в буквальном смысле пересчитать на пальцах одной руки. Но не всегда очки и титулы являются единственным критерием силы и таланта. Ласкер и Капабланка считали его сильнейшим шахматистом в Советском Союзе после Ботвинника. Смыслов, Бронштейн и Тайманов, Корчной и Спасский, вспоминая о нем, употребляют эпитеты «незаурядный», «замечательный», «выдающийся». И сегодня, оглядываясь на события более чем полувековой давности, они, чемпионы и вице-чемпионы мира, сильнейшие игроки своего времени, говорят о нем как о человеке из своей когорты. В духовном же смысле — как о личности неординарной, человеке высокоэрудированном, резко выделявшемся на фоне серой конформирующей массы. И собирая сейчас по крупинкам память о событиях и людях того века, смотришь по-другому на многих и многое, казавшееся тогда старомодным, незначительным и ушедшим навсегда.

Григорий Яковлевич Левенфиш родился 9 марта 1889 года в Польше, входившей тогда в состав Российской Империи, в небольшого достатка еврейской семье. В Люблине он сыграл первые шахматные партии. В 1907 году, после окончания гимназии, он приезжает в Петербург, где поступает в престижный Технологический институт. В Петербурге же Левенфиш успешно выступает в ряде турниров. В 1911 году на турнире в Карлсбаде становится мастером. В 10-е — 30-е годы он — один из сильнейших шахматистов страны. Дважды выигрывает первенства Советского Союза, девятое — в 1934 — 1935 году и десятое — в 1937-м. Сведя вничью в том же году матч с Ботвинником, он отстоял звание чемпиона страны, за что ему было присвоено звание гроссмейстера СССР. С 1950 года он — международный гроссмейстер. Умер Левенфиш в 1961 году. Так выглядит внешняя канва его биографии.

Он не раз повторял: «Я должен рассказать о том, что, кроме меня, не знает никто». Не?аД°ЛГ0 ДО смерти он закончил книгу воспоминаний. Эпиграфом Для нее он избрал слова Моэма из книги «Подводя итоги»: «В мсУл°Д°сти годы тянутся перед нами бесконечно длинной вереницей и трудно осознать, что они когда-нибудь минуют. Даже в среднем возрасте легко найти предлог, чтобы не делать того, что следовало бы выполнить. Но наконец наступает время, когда требует к себе внимания смерть. Один за другим уходят сверстники. Мы знаем, что все люди смертны, но это, в сущности, остается дЯя нас афоризмом и абстракцией, пока мы не осознаем, что по ходУ вещей и наш конец не за горами: (…) Было бы досадно умереть, не написав этой книги». Но продолжим цитату: «Закончив ее, я смогу безмятежно смотреть в будущее — труд моей жизни бу, Ает завершен». Левенфиш не включил эту последнюю фразу в стр°ки эпиграфа, вероятно, оттого, что знал уже — в его случае это будет, увы, не так.

Незадолго до смерти в редакции издательства «Физкультура и Спорт» он встретил Давиде Бронштейна. «Вы знаете, Девик, что они сделали со мной? — Левенфиш был в отчаянии, — они вычеркнули у меня половину книги> все самое острое и интересное и выкинули!» Но и в таком пре11аРиР°ванном виде увидеть свою книгу Левенфишу не было суждено: она была издана только через шесть лет после его смерти- Попытки Бронштейна разыскать рукопись впоследствии ни к чему не привели — она бесследно исчезла.

Левенфиш писал эту кн*1ГУ на закате жизни, в возрасте, когда вся жизнь кажется одним о^ень коротким прошлым, а прошлое — неотъемлемой частью настоящего. Впрочем, есть ли что-нибудь реальнее того, что бережнс* хранится в памяти? Очевидно, однако, что даже в те относительно либеральные хрущевские времена в истории Советского Союза он не мог погружаться в жизнь свою с откровенностью, обязательной для тех, кто решился на всегда тяжелое и грустное занятие подведения итогов.

Попробуем мы. Какая Ри есть — осталась книга. Живы еще люди, хоть их и немного; помнящие его. Наконец, остались партии, переиграв которые^ можно составить впечатление о том, каким шахматистом был Григ°Рий Яковлевич Левенфиш.

Его студенческие годы совпали со временем, которое в России принято называть Серебряным веком. Без сомнения, годы эти для Левенфиша явились лучшими в жизни, и не только потому, что это была молодость, студенчество, избыток жизненных сил; они были наполнены всем, что могла предложить тогда авангардная Россия начала века: концертами, выставками, спектаклями. И городом, который, как он сам скажет впоследствии, на него, «жителя тихой провинции, произведет ошеломляющее впечатление» и в котором он проживет почти всю жизнь. И шахматами.