Ябеда (СИ)

— Тая, опять ты? — Низкий голос Савицкого безжалостно щекочет нервы.Прикрываю ладонью рот и приказываю самой себе молчать! Знаю, что глупо! Понимаю, что прячься не прячься, меня всё равно найдут. Но смелость куда-то испаряется вместе с каплями воды с тела Геры. Вместо того чтобы выйти из укрытия с повинной, я снова и снова обвожу взглядом замысловатое родимое пятно и до боли кусаю губы, вспоминая об уродливом шраме, наспех прикрытом полотенцем. Страшно представить, где и когда Гера успел так сильно повредить ногу. А от осознания, сколько боли он перенёс, внутри всё скручивается в тугой узел.

— Молчишь? — Острый, как лезвие конька, смешок срывается с губ Савицкого. — Зря!

Чувствую, как ледяной ужас сковывает каждую клеточку моего тела. Теперь точно бежать поздно, да и некуда…

От пугающей безысходности закрываю глаза: будь что будет! Жду, когда Гера отодвинет штору и вытащит меня из комнаты за шиворот, как безмозглого котёнка. Я готова к новой порции его грубых слов и язвительных замечаний, выдержу колкий взгляд и даже не пискну, если Савицкий снова не рассчитает своих сил, но я совершенно точно не жду, что Гере хватит ума поднять с пола одну из кроссовок и наобум зашвырнуть её в окно.

— Совсем чокнутый?! — верещу не своим голосом, когда от столкновения моей кожи с жёсткой подошвой чужой обуви меня скручивает пополам. Савицкий попал в самое яблочко! Чёрт, как же больно! А ещё до жути обидно…

Отец никогда меня не бил! Наказывал словом, внеурочными работами по дому, но ни разу не тронул даже пальцем! Я не знаю, что такое боль! Точнее, никогда не знала… До этой дурацкой весны…

— Тая! — Моё имя слетает с губ Савицкого, как проклятие. Моё проклятие. Голос парня надорванный, едва живой. Да и самого Геру снова начинает знобить, не сильно, но вполне ощутимо.

— Нет, ты точно псих! — ору ему в спину, потирая ушибленный бок, и наивно жду, когда Гера наконец обернётся и, быть может, извинится.

—Уходи! — Впервые Савицкий не требует — просит. Дышит невыносимо тяжело и, как пьяный, нетвёрдой походкой ковыляет к ближайшей стене. Утыкается лбом в шершавую штукатурку и едва удерживает полотенце трясущейся рукой.

— Да что с тобой не так, Савицкий?! — Позабыв об унижении и боли, срываюсь с места и подхожу ближе. Знаю, что дура! Понимаю, что должна воспользоваться заминкой и бежать со всех ног, тем более что первую часть задания Турчина я выполнила на все сто. Но меня, как магнитом, тянет к Гере — глупо, необъяснимо, неотвратимо. Я же вижу, что ему плохо! А ещё… а ещё почему-то чувствую свою вину в его страданиях …

— Не подходи! — глухо произносит Савицкий, когда расстояние между нами сокращается до пары метров. Гера мотает головой и начинает ещё громче выпускать из лёгких воздух бешеными порциями.

— Посмотри на меня… — Я всё ещё верю, что обычного разговора достаточно, но объясняться, не видя глаз собеседника, немного некомфортно.

— Просто уйди! — тихо повторяет Савицкий. Такой большой и сильный, прямо сейчас он кажется до невозможного ранимым и беззащитным.

Я снова пропускаю мимо ушей его просьбу. Стараюсь не думать, и главное — не бояться. Что-то мне подсказывает: встречи со мной Гера страшится куда больше.

— Расскажи мне! — подбираюсь всё ближе и ближе. — Я хочу знать, за что ты так ненавидишь меня!

Но Гера молчит! Снова мотает головой из стороны в сторону и жадно хватает ртом воздух. Чувствую, что он на грани, но вопреки здравому смыслу снова иду вперёд, протягиваю руку и останавливаюсь только тогда, когда непослушными пальцами начинаю ощущать жар, исходящий от обнажённой кожи парня. Меня нестерпимо манит прикоснуться, узнать, в чём причина такой нездоровой реакции на меня, а ещё помочь, остановить его разрушающее безумие.

— Не трогай меня! Не смей! Не прикасайся! — задыхается от эмоций Гера, но, видимо, безрассудство заразно… Миллиметр за миллиметром я крадусь ближе. Зачем? Для чего? Мне бы задуматься...

— Поговори со мной, — шепчу и, зажмурившись, бросаюсь в бездну. Не знаю, кто из нас двоих сейчас громче дышит. Мы — как два паровоза, несёмся с обрыва, позабыв о тормозах, хоть фактически и стоим на месте.

Кожа Савицкого покрывается мурашками, стоит мне только задеть её пальцем. Да что там — Геру всего передёргивает от одного лишь моего касания! Неужели я настолько ему противна?

— Я же просил, — хрипло скандирует парень. Его голос пропитан болью — огромной, нечеловеческой. А внутри бушует самый настоящий ураган. Гера снова начинает дрожать, но я, вместо того чтобы услышать, о чём меня просят, и отойти, крепче сжимаю его плечо. Хочу, как лучше, но выходит всё с точностью до наоборот.

С лёгкой руки Савицкого я бумажным самолётиком отлетаю в другой конец комнаты. Благо, на сей раз падаю не на пол, а на мягкую, идеально заправленную кровать.

— Что я тебе сделала? — Суетливо одёргиваю задравшийся сарафан. — За что ты так со мной?