Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго.
АЛЕКСАНДР
Аминь.
Руслан заливается радостным лаем при виде вошедшего.
ОТЕЦ
Мы заждались Вас к обеду, Александр. Извольте переодеться – и к столу.
АЛЕКСАНДР
Я и так в красном, по-праздничному одет. В таком наряде хоть на ярмарку, хоть на свадьбу. Я в цилиндр яблок набрал вкуснейших у мельницы.
ОТЕЦ
Не извольте перечить и переоденьтесь. Тут Вам не ярмарка и не свадьба.
АЛЕКСАНДР
Да, на ярмарке было бы куда веселее, а на свадьбе и вправду намного тягостнее. Так что у нас, как на похоронах – и шуток, и слез – всего хватает.
ОТЕЦ
Вы смеете дерзить мне! Я ночей не сплю, волнуюсь за него, письма пишу по канцеляриям, заискиваю ради него, унижаюсь, смотрю, как бы он не натворил чего-нибудь.
АЛЕКСАНДР
Смотреть за мной вовсе не обязательно. Это унизительно для отца – надсматривать за сыном. Я давно хотел поговорить с Вами об этом.
ОТЕЦ
А для отца иметь сына-изгоя, сына-отщепенца – это не унизительно? Я мечтал гордиться Вами, воспитывал Вас для государственной службы, для высокого поприща, а что получил? Мне в спину говорят «вон пошел отец того дерзкого писаки, которого за вольнодумство и колкие эпиграммы выпороли и сослали в Крым», а звучит, будто разжаловали, как преступника, как расстригу, лишили чинов и званий. А все из-за глупости и дерзости, нахальства и желания покрасоваться. Вы готовы поносить отца родного, Господа высмеять, лишь бы о нем говорили и пальцем показывали. Как Вас в Лицее обзывали? Обезьяной? Обезьяна и есть.
АЛЕКСАНДР
Меня обманывали, говоря, что деревенский воздух идет на пользу городским жителям, вселяя в них благоразумие.
ОТЕЦ
Что я говорил? Так может отзываться о родителях только чудовище, безбожное чудовище. А письма его почитать – иногда так и застынешь в изумлении. Ни капли уважения к отеческому дому. На уме одни карты, дуэли и женщины. Даже когда почтенный князь Сергей Григорьевич Волконский пишет ему, словно давнему приятелю, то как-то странно упоминает о своей предстоящей женитьбе на Марии Раевской. То ли просит прощения, то ли уведомляет незадачливого соперника о необходимости посторониться.
АЛЕКСАНДР
О переписке с дамами я и не говорю. Это вовсе выходит за границы приличия.
АЛЕКСАНДР
Мало того, что Вы вскрываете мои письма, читаете их, теперь Вы ещё и пересказываете их содержание другим!
ОТЕЦ
Недавно в почтовом конверте мне попалось необычное письмо с диковинной еврейской печаткой.[34]
АЛЕКСАНДР
Вы вскрывали это письмо, отец?
Сжимает руки в кулаки.
ОТЕЦ
Я теперь обязан все вскрывать.
АЛЕКСАНДР
Вы читали это письмо???
ОТЕЦ
Невнимательно, так, пробежал глазами.
Делает знак Артёмке налить ему ещё белого вина.
Помню только внизу настойчивую просьбу письмо сжечь.
АЛЕКСАНДР
Так Вы прочли это письмо, до самого конца! Как Вы могли?
БРАТ вскакивает со стула, чтобы остановить брата, который грозной тучей надвигается на отца.
ОТЕЦ
Обычная женская болтовня, только на самый конец и обратил внимание, да на подпись.
АЛЕКСАНДР
Это невероятно! Читать чужие письма! И это делает мой собственный отец, который кичится своим пятисотлетним дворянством!
ОТЕЦ
Шестисотлетним. И не смейте мне указывать. Если Вы думаете, что мне доставляет удовольствие копаться в этой грязи и читать письма каких-то дамочек, Вы ошибаетесь, сударь мой. Я вынужден этим заниматься и марать руки только оттого, что мой сын – это Вы! Вы позорите наше имя, а мне достается роль прачки. Благородный человек, дворянин, не может вести себя таким образом, чтобы получать подобные письма.
АЛЕКСАНДР
Какая низость! Мой отец превратился в жалкого надсмотрщика, полицейского шпиона, мерзкого соглядатая!
АЛЕКСАНДР взмахивает руками, указывая на отца, потом обхватывает ими голову.
В это самое время, совершенно некстати, во дворе останавливается коляска, из которой выходит молодцеватый и подтянутый господин, сосед Пушкиных – Иван Матвеевич Рокотов. Он слышит с