Яблоки горят зелёным

– А ну тащи сюда молоток!

Проклиная свой язык, Бочкин полез на антресоли, стал вытаскивать отбойный молоток и, запутавшись в шланге, свалился на пол.

Не сразу поняв, что случилось, он заорал:

– Убивают!

– Не ори, придурок, ментов накличешь, – сказала Бочкину Рая, отпихнув сильной ногой молоток, подкатившийся к Погадаеву и упавший острым жалом на его мозоль, отчего тот скривился всем телом.

– Так, давай сюда, – сказал Муромцев. Долбить он решил из туалета, так как, по мнению Окладова, Шаламович в этот момент находился именно там.

Муромцев расправил плечи, поплевывая на руки, и, взяв вздрагивающий молоток, со словами «А признайся, Малофей, молоточек-то с. издил?» – направил его в потолок.

Молоток, не успевший затупиться на стройке, с грохотом лихо прошел сквозь панель и раскаленным жалом вонзился в задний проход вечно сидящего на унитазе Шаламовича.

Тот охнул и, не без труда соскочив с отбойного молотка, бросился, не разбирая дороги, из дому.

С огорчением поглядев на спину удалявшегося с такой скоростью, что ему мог позавидовать любой самолет, и непрерывно кричавшего Шаламовича, Муромцев с сожалением отбросил молоток в сторону, так что он вторично попал Погадаеву на ногу, и с этого момента тот стал прихрамывать.

– Итак, – добавил Муромцев с сардонической усмешкой, – остается пионер.

И они пошли к Степанову, который находился дома один и перебирал бриллианты, дожидаясь прихода родителей.

Услышав звонок, он задвинул коробку под кровать и пошел открывать дверь.

Грозный вид четырех мужчин и одной женщины насторожил Степанова, к тому же двое предъявили удостоверение милиционеров.

– А я уж и сам хотел отнести, – заискивающе сказал Степанов.

– Я бы тебе отнес! – прохрипел Муромцев, взяв пацана на шиворот. – Люди, понимаешь ли, приготовили для киносъемок, – кивнул он в сторону Раи, – а он украл. Это тебе, милок, не радиодетали из кружка издить и прятать под лестницу.

Степанов густо покраснел, потому что, будучи в кружке старостой и пользуясь тем, что ему доверяют, он съиздил из кружка все ценное, что там было, и теперь думал, что неплохо было бы съиздить руководителя кружка Александра Семеновича, чтобы тот делал ему приемники из съизженных деталей, так как сам Степанов умел только издить, а собирать не умел.

– А вы, тетенька, режиссер? – спросил Степанов, пытаясь перевести разговор на другую тему.

– Я сейчас режиссер, – грозно взглянул на Степанова Муромцев и сказал: – Граждане понятые, приступим к протоколу.

В это время в прихожей послышались голоса Степиных родителей, и Степа умоляюще посмотрел на Муромцева.

– Ладно уж, – подобрел неожиданно тот, – но смотри, еще что-нибудь съиздишь, приноси к нам в милицию. И отдашь мне лично, понял?

– Понял, – залепетал Степанов и, полный благодарности, поцеловал Муромцеву руку.

– Пионер? – спросил, выходя из комнаты, Муромцев.

– Да, – гордо сказал Степанов, и Муромцев вытер поцелованную руку о штаны Погадаева.

– А вы, граждане, по какому вопросу? – спросил Степин отец, попавшийся компаньонам навстречу.

– Да вот – хотели пригласить вашего мальчика на съемки фильма «Кража под лестницей», но теперь видим, что он для этой роли не подходит.

Компаньоны вышли на улицу. Муромцев любовно прижимал коробку к себе, а все остальные смотрели на нее с вожделением, словно на женщину, которая желательна, но временно невозможна.

Во дворе они увидели толпу граждан, встревоженных поведением Шаламовича, который все еще носился вокруг дома, зажимая грязным пальцем изуродованный задний проход, и вопил благим матом, к которому отчетливо примешивались и настоящие матерные слова.

Самое удивительное, впрочем, было то, что бежал он без костылей, с которыми не расставался уже лет десять подряд. Муромцев привлек внимание потревоженных жителей и, когда все замолчали, сообщил жильцам по секрету, что Шаламовича укусило за задницу чудовище из озера Лох-Несс, неизвестно как и почему проникшее вплавь в московскую канализацию.

Таким образом потешившись над несчастным Шаламовичем, провожаемые удивленными возгласами, компаньоны поднялись к Бочкину и, заперев полоумную старуху в клозете, дрожа от восторга, высыпали сокровища на стол.

И тут же им стало казаться, что в комнате, кроме них, еще кто-то есть. Тут вверху послышался легкий смешок, и с потолка спрыгнул полковник японской разведки, известный самурай, каратега и ниндзя, который к тому же слыл большим шутником.

Сверху на одежду его была накинута какая-то хамелеонская сетка, отчего он невидим был на потолке, а на руках были железные крючья, которыми он за него и цеплялся.

«Опять ремонт придется делать», – тоскливо подумал Бочкин и вдруг узнал в неожиданном косоглазом и желтолицем госте в прошлом майора японской разведки Ямакаки Сигимицу, который в свое время завербовал Бочкина на Халкин-Голе.

– Сигимицу! – обрадовался он гостю.

– Бочкин! – воскликнул самурай, который тоже узнал приятеля, несмотря на то что оба немного постарели. Они обнялись.