Яблоко Невтона

— Увы, не могу, — долил рюмку, опрокинул разом и, шумно выдохнув, повторил: — Не могу. Занят. Да и прелестница та кузиною мне доводится. А вот тебя охотно представлю. Соглашайся, Иван, соглашайся! Такую прелестницу грешно упускать…

— Спасибо. И я не могу.

— Отчего ты-то не можешь? — удивился и не поверил Ширман. — Да ты лишь одним глазом глянешь — и тут же падешь к ее ногам.

— Нет, капитан, уволь… не могу.

— Да почему, черт побери?

— Занят.

— Ты… занят? — узрился капитан. — Это ж когда ты успел?

— Сподобился вот.

— Постой, постой, — силился что-то припомнить, — уж не там ли, в Москве, когда с больной головой лежал на диване?

— Может, и там, — сдержанно отвечал Ползунов, думая в этот момент о Пелагее. Странно. И встреча их была, можно сказать, случайной и краткой — двух слов сказать не успели. Но что из того? Иногда и одного слова, одного взгляда достаточно, чтобы запомниться, навсегда войти в сердце… Ползунов хотел было открыться, рассказать снедаему любопытством капитану об этом, но в последний момент передумал, спохватился и язык прикусил: нет, нет, нельзя об этом так походя, всуе да под хмельком. Однако мысль о Пелагее запала еще глубже, сделавшись неотвязной: скорее, скорее в Москву! Теперь он с этой мыслью вставал утром и ложился вечером. Но отъезд задерживался.

Погода в те дни стояла сырая и хмарная. Нева взбухла и потемнела, готовая вот-вот вскрыться, ломая льды, но все что-то медлила. И Ползунов загадал однажды: коли завтра взыйдет солнышко чистое — быть полной удаче. Наутро проснулся — и впрямь небо ясное, солнышко светит. Ну что тут скажешь! Загаданное — сбылось.

И фортуна действительно с этого дня повернулась лицом к унтер-шихтмейстеру — удачи теперь сопровождали его на каждом шагу. Все ладилось и шло, как по маслу. И в «Кунсткамере» побывали они с Семеном, и книгой Ломоносова разжились в академической лавке, и полковник Порошин, слов не бросая на ветер, уладил вскоре все необходимые дела, получив разрешение Олсуфьева для доставки серебра на Монетный двор… А там и вовсе пошло без лишних затяжек, всего лишь три дня понадобилось для снятия проб; да и результаты проб не могли не радовать, тютелька в тютельку совпав с заводскими показаниями и тем самым полностью подтвердив высокое качество барнаульского серебра. Ползунову вручили подписанные на сей счет бумаги, поблагодарив за доставку столь ценного груза. И он уже хотел было откланяться и восвояси отбыть, когда ему передали, что сам Шлаттер, директор Монетного двора, желает его видеть.

Что ж, удача и здесь его не оставила. Иван Андреевич Шлаттер, ученый химик и металлург, член Берг-коллегии, занятый в ту пору изучением и разработкой гидросиловых и паровых установок, нашел время принять сибирского унтер-шихтмейстера и целых два часа беседовал с ним, дотошно выпытывая, как они там, в сибирской глуши, добывают и обрабатывают руду, извлекая блик-зильбер, и как, по какому принципу сооружены и действуют плавильные печи на Колывано-Воскресенских заводах… Шлаттера все интересовало. И своих мыслей он тоже не прятал, охотно делился ими с молодым рудознатцем. А напоследок сказал, что скоро допишет «Наставление рудному делу», которое выйдет отдельною книгой — и унтер-шихтмейстеру не помешало бы с ней ознакомиться.

Многое же из того, о чем говорил Шлаттер, касаясь, главным образом, излюбленной своей темы — паровых и гидросиловых установок, — было и внове, и не совсем понятно Ползунову, но в голову крепко запало, будто в добротную почву сухое семя, которому суждено прорасти…

А потом приспел черед и других дел, может, и не столь важных, но не менее хлопотных — поиски и покупки разных вещей, причиндалов для заводских нужд, коих числилось в заказном реестре изрядное количество: тут и парусное полотно, равендук суровый, и тонкое фламандское, и бумага картузная, книги разные для церковного обихода, начиная с пролога месячного и кончая октоихом восьмигласным, бритвы новые, щетки железно-медные… да еще роспуски деревянные без кибиток, с окованными колесами, да седла и узды, сбруя со всеми приборами… и еще, еще что-то — в глазах рябило от мелких убористых записей. А ко всему прочему — отдельной строкой указывалось: купить портреты государыни Елизаветы Петровны и великих князей Петра Федоровича и Екатерины Алексеевны, писанные маслом на холсте…