Яблоко Невтона

А дальше все — как во сне. Ширман ушел. А Ползунов опустился на софу, прижавшись затылком к прохладной стене, закрыл глаза, словно таким положением утишая боль — и тотчас поплыл куда-то, погружаясь в густую вязкую тьму… Сколько пробыл в таком состоянии, трудно сказать — может, час, а может, меньше. Очнулся внезапно — то ли от прежней боли, сжимавшей виски, то ли от скрипа двери и мягких, вкрадчиво-осторожных чьих-то шагов, с трудом размежил веки и, словно сквозь плывучий туман, увидел поодаль от него стоявшую женщину. Подумал, что поблазнилось. Отодвинулся от стены, выпрямляясь и полагая, что видение вот-вот исчезнет, но женщина все стояла. И у него с глаз будто пелена упала — теперь он видел отчетливо: женщина молода, очень молода и приятна. Светлая прядка волос из-под кружевно-белого чепчика падала ей на лоб, но она не убирала ее, скорее не могла убрать, поскольку руки были заняты. Ползунов только сейчас и заметил в ее руках небольшой поднос, заставленный чайной посудой. И догадался: это капитан Ширман расстарался насчет чая, как и обещал. И женщина — горничная, консьержка ли, будто угадав его мысли, подтвердила:

— Приказано чаю вам подать, — и, проходя к столу и ставя поднос, виновато заметила: — Разбудила я вас?

— Нет, нет, я уже проснулся, — поспешно заверил Ползунов, отмечая при этом, что молодица весьма привлекательна.

— Вам неможется? — спросила она, чувствуя на себе его прямой изучающий взгляд.

— Ничего, пройдет, — слегка он смутился, — голова разболелась немного… Пройдет.

— Ну что вы, что вы, этим нельзя шутить, — возразила она с упредительно мягкой и завораживающей участливостью и плавным, почти округлым движением взяла чайник и налила из него в широкий фаянсовый бокал, придвинув поближе. И Ползунов, продолжая смотреть на нее, отметил эту округлую плавность не только в ее движениях, но и во всей ладной и стройной фигуре. — Пейте, пока не остыло, — тихо и мягко говорила она, и голос ее был тоже округло-плавным и низким. — Вот я вам тут и медку принесла. Пейте да выздоравливайте.

— Благодарствую, — он встал и прошел к столу, совсем близко увидев ее лицо, румяно-округлое и нежное, с ямочками на щеках. «Красивая молодица», — отметил еще раз. И чуть погодя спросил:

— Тебя как зовут?

— Пелагея, — просто и без всякого жеманства, скорее даже охотно ответила она. — Да вы пейте, пейте чай с медом. Может, еще чего принести?

— Потом… попозже, — чуточку он растерялся.

— Как пожелаете, — улыбнулась она, все тем же округло-плавным движением убирая прядку волос под чепчик. — Посуду я после заберу. А если прикажете чаю…

— Да, да, чаю, коль скоро понадобится, я попрошу. А приказывать я не умею, — попытался шутить, откровенно любуясь лицом и ладной фигурой Пелагеи. — Это капитан Ширман мастак на приказы. А ты, Пелагея, заходи… непременно заходи. Может, и чай понадобится…

— Зайду, — пообещала она и вышла, плотно притворив за собою дверь. И Ползунов, оставшись один, какое-то время не мог опомниться и взять в толк — что же случилось? Потом присел к столу, все еще чувствуя присутствие Пелагеи, взял деревянную ложку, зачерпнул из глубокого блюдца загустело-тягучего светлого меду и, смакуя, запил горячим чаем. Ароматом летнего разнотравья повеяло на него, он даже глаза прижмурил от удовольствия — и вдруг представил себе зеленую луговую куртину близ Чарыша и Пелагею на этом лугу, стройную и румяную, с ямочками на щеках…

Вскоре его прошибло потом, согрев изнутри, а он все черпал да черпал мед, запивая чаем, и думал о Пелагее. Откуда она взялась? Капитан расстарался? А может, сам Господь сподобился ниспослать, такою небесной красотой наградив?

Ползунов напился чаю с медом, хорошо прогревшись, и прилег на софу, снова думая о Пелагее. И уже в полудреме удивился: выходит, и боль головная ниспослана свыше? И не в наказание, а яко дар божий, ибо не окажись он сегодня больным — и Пелагея бы не пришла. Могли и вовсе не встретиться… — почему-то он испугался, но тут же и успокоил себя. — Но вот же встретились… А что дальше? — опять возникло какое-то опасение. И он, еще полностью не осознав того, что случилось, подумал, однако, что было бы хорошо подоле побыть с Пелагеей и расспросить ее обо всем…