Яблоко Невтона

Ползунову и не составило большого труда (имея адрес в кармане) разыскать хоромы полковника. Двухэтажный каменный дом, чуть сдвинутый от проспекта в глубину двора, стоял несколько наособицу и смотрелся, по правде сказать, не ахти как внушительно. Однако, пройдя через двор и позвонив с парадного, унтер-шихтмейстер слегка заробел, а когда дверь открыли и пожилой, но статный не по годам швейцар, камердинер ли в черной ливрее с позументами и аксельбантами, осведомился о цели визита, он и вовсе растерялся, не зная, что сказать. Но скоро взял себя в руки, внешне и не выказав своего смущения, и велел доложить полковнику, что просит аудиенции прибывший с обозом из Барнаула унтер-шихтмейстер Ползунов.

Долго ждать не пришлось — камердинер мигом обернулся и, приветливо улыбаясь, сказал доверительно:

— Ну-с, милостивый государь, угодили вы чем-то полковнику. Больше того, Андрей Иванович рад вашему визиту. Пожалуйте, — кивнул и повел по крутой лестнице во второй этаж, проворно шагая чуть впереди и время от времени поглядывая из-за плеча. — А вы, сударь, стало быть, из самой Сибири?

— Что ни на есть из самой! — весело отвечал Ползунов. — С Колывано-Воскресенских заводов. Слыхали, небось?

— Как не слыхать, Андрей Иванович каждодневно о них вспоминает. Знатно, знатно! — восхищенно качал головой камердинер, сверкая золотом позументов. — И каково там ноне, в Сибири, морозы, поди, лютуют свирепые?

— Случаются всякие. Но вполне сносные и терпимые.

— Знатно, знатно, — повторял не без похвального одобрения камердинер — сибирский гость, хоть и непонятного звания, и ему чем-то потрафил, пришелся по душе. — Пожалуйте, сударь, — пригласил он ласково, отворяя дверь в кабинет полковника и пропуская гостя вперед.

Порошин встретил его тоже приветливо и, как могло показаться, с каким-то нетерпеливым интересом.

— Ну, и каково добирались, унтер-шихтмейстер? — спросил он густым и сочным голосом, каким и помнил его Ползунов. Да и внешне, казалось, Порошин мало изменился за семь лет, разве что потучнел слегка да прибавил вальяжности. Усадив Ползунова в большое удобное кресло подле камина, отделанного узорчатыми изразцами, он и сам сел напротив, лицом к лицу, в такое же кресло, живо и остро поглядывая. Осиновые полешки горели весело, сухо потрескивая и постреливая искрами, озаряя трепещущим светом их лица. — Давно из Барнаула? — спросил Порошин, все так же прямо и живо глядя на гостя.

— Поболе двух месяцев, — доложил Ползунов. — Выехали в первый день января, а третьего дню прибыли в Санкт-Петербург.

— Доехали без происшествий?

— Бог миловал, доставили все в исправности. Вот только в Кабинете затяжка вышла, — поколебавшись, и этой докуки не скрыл.

— Отчего же затяжка?

— Господина Олсуфьева не оказалось на месте, а без его ведома нет доступа на Монетный двор.

— Ну, эта беда поправимая, — успокоил Порошин, не шибко и озаботившись, а как бы даже повеселев. — Разыщем Олсуфьева. Маршруты его известны, — улыбнулся гостю, — далеко он от нас не уйдет. А что на заводах? — коснулся вопроса, который, как видно, занимал его в первую очередь. — По-прежнему, как мне ведомом, неувязки с доставкой руды. Большое количество добычи залеживается на складах?

— Изрядное, — подтвердил Ползунов, не поднимая глаз, будто и его в том вина, что конною тягой не поспевается все перевозить, слишком велики расстояния, а водным путем не всегда сподручно — и срок навигации краток, и реки в жаркую пору, средь лета, мелеют, становятся несудоходными.

— И сколько ж руды минувшим летом доставлено гужевым транспортом на завод? — спросил Порошин.

— Без малого семьдесят тысяч пудов.

— А на Кабановскую пристань?

— А на Кабановскую в три раза больше, — отвечал Ползунов без запинки, будто примерный ученик на уроке, удивляя полковника доскональным знанием непростого предмета. — А уж с Кабановской пристани водою, по Чарышу и Оби, на что Канцелярия горного начальства и возлагает все упованья…

— И что, — живо поинтересовался Порошин, — упованья оказались напрасными?

— Да как вам сказать… не сполна оправдались.

— Отчего ж не сполна? Несвычный прием?

— Прием свычный, — подумав, сказал Ползунов. — Но главная закавыка — нехватка судов. Да и трудности плаванья неизбежные.

— Какие же трудности? — допытывался полковник. Ползунов опять замешкался, глядя на ровное пламя в камине, отсветы которого падали на вощеный паркет. Сказал чуть погодя:

— Посудите сами, господин полковник: от Барнаула до Кабановской пристани спроть течения суда тащатся недели две, а то и все три. Обратный же ход, после погрузки, занимает не более четырех или пяти дней. Есть разница?

— И немалая! — согласился Порошин. — И сколько ж руды водою доставлено на завод за лето? — дотошно выведывал, зная наверняка всю эту арифметику по докладам и отчетам Канцелярии, но ему интересны и важны были суждения человека, делавшего сие непростое дело своими руками.

— Пятьдесят тысяч пудов, — вздохнул виновато Ползунов. — Мало. А на пристани в зиму осталось более ста. Слишком велики убытки во времени, — пояснил суть этой разницы. — Всего два, а то и один рейс за навигацию.