Яблоко раздора

– Что у трезвого в уме, то у пьяного на языке, – строго оборвал он. – Я те не дедуля, а Герман Лукич. Со следователем по особо важным делам будете объясняться, как хотели меня голодом заморить и отравить. В Уголовном кодексе есть статья, по которой угроза совершить убийство наказывается лишением свободы на срок до одного года. Маловато, конечно. А пьянство является отягчающим вину обстоятельством. Эту статью я назубок изучил. Придется попариться вам в колонии, на лесоповале или в карьере. Больными старухами вернетесь из зоны, если еще посчастливится.

– Что же нам делать? – со слезами в голосе прошептала Нина, покорно взирая на бодрого старика.

– Платите по триста долларов каждая за моральную травму, и я уничтожу запись, не дам ей ходу, – предложил Жабрин, не выпуская ни топорика, ни магнитофона из рук.

– У нас нет таких больших денег, – взмолилась Сахно.

– Это ваши проблемы. Моя жизнь и ваша свобода стоят дороже, – подчеркнул он. – Не мне вас, молодых и красивых, учить, как заработать валюту. Не маленькие, сами должны соображать, злодейство смогли замыслить, значит, сможете и через свою гордыню преступить и поработать несколько ночей. Если через пять дней не будет денег, сдам вас с потрохами в милицию. Там вас научат зарабатывать валюту.

– Герман Лукич, может мне остаться? – в нерешительности остановилась Шурпетка. – Вы мне очень симпатичны и я готова исполнить любое ваше желание.

– Поздно ты прозрела и созрела, детка. Когда я уговаривал, брыкалась, как строптивая телка, – упрекнул Жабрин. – А теперь забирай барахло и вон с моих глаз. Я найду себе другую сиделку, красивее и ласковее. На квартиру и имущество много нынче охотников. На тебе свет клином не сошелся.

– Герман Ильич, верните долг за лекарства и питание, – осмелилась она напомнить.

– Ах ты, бесстыжая стерва, жила, как принцесса, под моей крышей на всем готовом и я ей еще должен. Ни разу не поблагодарила, как положено, – вспылил он. – Будешь рыпаться, я тебе живо счет выставлю за коммунальные услуги, электричество и телефон. Без юбки и блузки, нагишом, в чем мать родила, по миру пущу.

– В таком случае, Герман Лукич, возвратите мой паспорт, – заканючила Шурпетка.

–Накось выкуси! – Жабрин виртуозно свернул кукиш и заявил. – Ты мне за хранения документа пятьдесят долларов заплатишь, а за нарушение трудового договора об уходе за заслуженным ветераном еще пятьсот. Это называется неустойкой… Будем на Европу равнение держать, а то привыкли законом, как дышлом, ворочать. Не позволю из меня делать клоуна.

– Никакой договор я не подписывала, – возмутилась женщина.

– Договор устный, как в Японии, – пояснил ветеран. – Там блюдут слово и честь. В случае нарушения делают себе харакири. Эх, ты подлая аферистка Шурпетка! Согрел змею на своей груди.

Подруги, опасливо оглядываясь на сверкающее в свете люстры лезвие топорика, поспешно, собрав вещи, покинули квартиру.

– Психопат и шантажист. Черт нас угораздил с ним связаться. Он же здоров, как бык, а притворялся больным, чтобы заманить в ловушку, – оказавшись за дверью, прошептала Сахно.– Влипли мы с тобой, подруга. Но этого старого афериста надо проучить.

– Как? – отозвалась, потрясенная происшествием, Нина.

– Пока не знаю, но способ должен быть, – обнадежила Римма. – На фиг мы на этого психованного придурка клюнули? Надо было закадрить какого-нибудь олигарха.

– Не с нашими внешними данными. Для этого следует быть топ-моделью, чтобы красивая мордашка, ноги от шеи росли, пышная грудь, осиная талия и роскошные бедра,– посетовала Шурпетка.

– Не скромничай. Мы с тобой еще способны молодым и затасканным фору дать. А то на иную звезду больно глядеть, ни рожи, ни кожи, как вешалка, – заметила Сахно и это их несколько утешило.

Между тем ветеран ликовал: «Какой я, однако, умный и шибко сообразительный. Жаль, суки канцелярские, не дали до полковника дослужиться, а там и до генеральских погон и лампасов рукой подать. Сейчас бы имел госдачу, спецобслуживание и до гробовой доски персональном авто. Попались, голубушки, как куры во щи. Подвалят мне деньжата, с пенсии давно бы ноги протянул. Девки, поди, не глупые, валюту у кого-нибудь одолжат или на панели заработают, только бы не угодить в колонию. Понимают, что их судьба в моих руках. Нинка, эта недотрога, готова была даже переспать со мною. А прежде, даже мысли такой не допускала. Ловко я их подловил, все продумал и сделал точно с учетом женской психики. Комар носа не подточит. Жаловаться они не станут, поскольку нет ни доказательств, ни свидетелей, а у меня запись. Они не первые и не последние».