Яблоко раздора

– Вы наступили на горло моей лебединой песни! – сокрушался пиит, вскочив с кресла и перекатываясь из угла в угол. – Вы лишаете читателей встречи с прекрасным творчеством. Но талант пробьет себе дорогу. Я пойду на эстраду, я найду путь к их сердцам, и они расцветут, как тюльпаны под лучами солнца. Вы видите, я даже разговариваю белыми стихами.

Понимая, что так просто от пиита не избавиться, редактор позвонил в отдел культуры:

– Ксенофонт Петрович, загляни на минутку.

Улыбающийся и бодрый Ксенофонт Петрович возник в дверях кабинета, и вдруг трагическая маска наползла на его лицо. Кровь прилила к щекам, и он задрожал, как осиновый лист.

– Сразили, наповал сразили, Аристарх Платонович! … Седьмой год я читаю его шедевры и год от года не легче. Мозги воспаляются от его абракадабры.

Кузякин, напротив, даже обрадовался встрече со знатоком поэзии и с надеждой обратил взор на редактора. – Аристарх Платоныч, будьте мужчиной, покажите, кто в доме хозяин. Прикажите Ксенофонту тиснуть стишки вместе с моим портретом в очередном номере.

– За поэзию и прозу он отвечает, – отмахнулся редактор. Натренированным движением подхватил портфель, рукопись Филимон, цепко увязался за Ксенофонтом Петровичем. Уже в дверях обернулся к редактору:

– А Толю Грибка я обязательно к вам направлю. Из него стихи льются, как из рога изобилия. Век благодарить будете, задушевный он человек и стихи у него тоже замечательные о животных и природе. Вот увидите, растрогают вас до слез, как Максима Горького есенинские стихи о собаке и щенках …

– Что, и Грибок в городе!? – словно пораженный ударом молнии, воскликнул Ксенофонт Петрович и решительно возвратился к редакторскому столу. – Аристарх Платонович, голубчик, умоляю вас, подпишите приказ, ухожу в отпуск без содержания. Изведут они меня своими опусами. Вы даже не представляете, что это за динозавры.

МАЛИНОВЫЙ ПИДЖАК

Решила Дуня‚ блондинка сорока пяти лет от роду, справить себе к празднику обнову, чтобы было в чем и себя показать, и на других поглазеть. Некогда купленные еще в эпоху социализма добротные вещи обветшали, потерлись и вышли из моды, а дорогие меха – воротники, манто и шапки из песца, соболя и норки вместе с нафталином прожорливая моль слопала и не подавилась. У нее обнаружился стойкий иммунитет к лаванде, шалфею и другим эфироносам, и даже к махорке – все с голодухи подметает.

Встряхнула однажды Дуня меха – они и посыпались мелкими ворсинками. Едва удержалась от плача, стиснула свои жемчужные зубки да слезинку горючую обронила.

«Ничто не вечно под Луной, – по-философски рассудила она. – Осталась без гардероба. Не в чем на люди выйти. Супруг Вениамин после двух лет безработицы и нынче едва концы с концами сводит, ржавой хамсой довольствуется. За последние три года ни приличным подарком, ни каким другим сюрпризом не порадовал. Никакой надежды на прогресс и достаток. Когда-то слыл рыцарем, джентльменом, да весь вышел…».

Горестно вздохнула Дуня и направила свои стройные ножки по дорожке на экскурсию в супермаркеты и прочие салоны мод, чтобы поглядеть, где какой товар и почем. Зашла в магазин верхней женской одежды с поставками из Лондона. Взглянула на ценники и дурно стало. Три-четыре месячные зарплаты надо выложить за костюм. Для семейного бюджета и меню – катастрофа. После такой покупки – зубы на полку. Отдышалась, успокоилась и, дабы не подвергать себя стрессу, побрела на вещевой рынок, именуемый в народе барахолкой. За десять шагов до сектора «Секонд-хенд» приметила висящий на плечиках малиновый пиджак с блестящими в лучах солнца пуговицами в два ряда. Прямо на этот блеск и пошла, не сворачивая в сторону. И по мере ее приближения на круглом, словно луна, лице рыжеволосой торговки одеждой расплывалась широкая улыбка.

– Не проходите мимо, выбирайте, что душа пожелает, – жестом пригласила она. – Вещи из-за бугра, добротные. Некоторые даже от фирмы Версаче, Пьера Кардена, Армани, Валентино, почти новые.

– А кто такой Версаче? – прикинулась невежей Дуня.

– Знаменитый портной, – охотно отозвалась продавец. – Он сам этот пиджак шил, все пальцы исколол, бедняжка, чтобы только вам угодить.

– Неужели? Почему тогда эта вещь попала сюда?

– У недорезанных буржуев валюты немерено, куры не клюют. Они долго вещи не носят, чуть надоест, покупают новые, а эти в сбыт, чтобы в шкафах моль не разводить.

– Насчет Версаче и Кардена вы, конечно, преувеличили, – улыбнулась Дуня. – Понимаю, что для рекламы все методы хороши. Но мне все же приглянулся этот малиновый пиджак. А он случайно не из гуманитарной помощи?

– Нет! – с явным неудовольствием отрезала женщина.– Гуманитарку забрасывают в «горячие точки» для беженцев, а у нас, слава Богу, пока еще не стреляют.

– Он часом не мужского покроя? – засомневалась Дуня. – А то куплю сгоряча, и подруги на смех поднимут.

– Что вы такое говорите? Я что – аферистка? – возмутилась рыжеволосая. – Вот видите, на груди выточки и по бокам тоже, чтобы прилегал к талии, а для мужиков шьют прямые, как на колоду. Покупайте, пиджак из самой Англии, а может, Франции, черт их разберет.