Яблоневый цвет (СИ)

Старик ответил первым, улыбаясь:

- Белокрай это. Слыхал про наши яблочки? Вот тут-то они и спеют, средь диких лесов и полей.

- А война?

Радмила обернулась, пристально на гостя глянув.

«Как бы раны он себе душевные не разбередил...»

- Кончилась война, - сказала она. - Самой лютой зимней стужей за последние годы кончилась.

- А кто же... кто... победил?

- Никто не победил. На войне только проигрывают... Черные палачи с уродливыми лицами в наших городах и деревнях появились, так что им победу можешь отдать.

Никакой радости эта весть не принесла - спасу теперь от сенельцев ни солдатам, ни крестьянам не будет, потому что никто им не указ, кроме короля.

- Меня Северином зовут. Я из...

- Никто не должен знать, откуда ты, - перебила ворожея. - Нам и так ясно - и хватит. Коль узнает еще кто, никому из нас здесь не жить больше.

Парень осердился, приподняться вновь хотел, да кости одеревенели, мышцы закостенели. Застонал - тут же ворожея все бросила, на помощь кинулась, да опешила от слов Северина:

- Зачем же тогда смерть отвели? Что ж, я теперь тут до кончины своей сидеть буду?

Процедил сквозь зубы, подбородок выпятил, весь темной бородой заросший, а глаза ясные, искрят в гневе - дай волю, всё поле брани от врагов выкосит. Едва ворожея улыбку сдержала. «Знаю, что есть в тебе искра, не пужай».

- Ты сначала на ноги встань, от недуга освободись, потом и иди, куда захочешь. Не я тебя здесь держу, а смерть. Хочешь к ней? - повела девица рукой, на двери показывая. - «Да» ответишь - не поверю.

Склонилась над самым лицом парня Радмила, в глаза прямо глядя.

- Я всё вижу, от меня правду не скроешь. И себя тоже не обманывай - даже зверь от смерти бежит, чем человек зверя глупее? То-то же.

Что ни день - покоя Северину не давала ворожея: всё заставляла тяжести с пола поднимать, ногами перебирать по стене будто по земле. Не забывал гость ей при каждом случае слово резкое сказать, за что немедленно получал замечания едкие, с которыми не мог поспорить. Зато полюбил он вечера уютные да теплые. Баюн под руку примащивался, мурчал да засыпал от поглаживаний, а Радмила садилась у огня, брала в руки дощечки - плела что-то замысловатое, с узорами угловатыми из красно-черных нитей, - да напевала, будто бы колыбельную, тихую песню. Как Северин задремывал, тут же свет гасила. Сон в хату забирался ленивым увальнем.

Часто деревенские к ворожее приходили - после долгих холодов тяжело Белокрай к жизни возвращался. Не впуская никого в хату, девица сама к гостям выходила, сама сельчан навещала.

Как земля согрелась под солнышком ярким, зазеленели березовые веточки и народ в поля ушел работать, приходящих меньше стало. И как-то утром Радмила окно и двери распахнула, первое робкое тепло весеннее в дом приглашая.

- На вот, - положила на стол перед Северином, уж на ноги вставшим, нож и ножницы заточенные, ушат с чистой водой и зеркало. - Негоже миру в таком виде показываться.

Промолчал парень - и сам знал, что совсем на медведя стал похож. На колкости Радмилы только и мог ответить взглядом злым с высоты своего роста - девица ему лишь до плеча макушкой доставала. Она же колючих взглядов не заметила. Вынесла на солнце перед избой пустую кадку, рукава закатала и что-то зашептала.

Дед Беримир уж тут. Все время чужестранца небылицами да поверьями о лесах и полях Белокрая развлекал, так что Северин не знал, от чего устал больше - от болтуна-сказочника или от дерзостей девицы. В этот раз старик тихонечко в избу вошел, чтоб ворожею от дел не отвлекать, присел на краешек кровати - и Северина видать, и за Радмилой пригляд.

- Утречка доброго, - прошептал Беримир, кивнув парню.

- И тебе, старче.

Зеркало ровнее поставив, свое отражение Северин рассматривал придирчиво. «Раньше всё над братом смеялся - скоро веки бородищей зарастут, а теперь сам ничем не хуже. То-то она надо мной потешается...»

Яркие блики кольнули глаза больно, зажмурился, ладонью заслонился. Чуть переждав, размежил веки да на «рукоделие» ворожеи загляделся вместе с Беримиром.

Не нити золотые да серебряные - лучи солнечные да лунные собирала в кадку кудельница. Не тесто месила - благоденствие ткала, радужным сиянием беззаботность Белокрая под ее ловкими руками танцевала.

Отвернулся Северин, нахмурившись. Глубоко въелись в мысли наветы сенельцев о вреде магии. Хоть и верил он до сих пор, что от колдовства одни беды, но все оправдание Радмиле искал - ведь жизнь спасла ему ворожея, лекарь бывалый не смог бы.

Снова на себя в зеркало посмотрел. Вроде как уж глаза к свету привыкли, а все одно мерещится, будто белые пятнышки мелькают. Пригляделся - неужто колдовской пепел с битвы на голове и в бороде остался? Взъерошил волосы - не стряхивается. Вздохнул парень - видать, так и останется с ним великая ценность, какую только на поле брани получить можно.

- Никак седина? - удивился дед, головой покачав. - В твои-то годы... Эх, многим молодым, что в Белокрай вернулись, война головы мукой побелила. У тех, кто постарше, и вовсе уж затылки серебряные. Пусть хоть так - лишь бы живые да целехонькие.