Яблоневый цвет (СИ)

Красу девы собирает.

Погашу свечу небесную -

Уймутся кони сизые,

Отопру дверь белоснежную -

Чадо встретит матерь нежную.

Муки горькие,

Слезы соленые

Да любовь сладкая,

А роды легкие,

Дитя крепкое...

Хоть и закончила говорить Радмила, а речь как на полуслове оборвала - поняла, что не для кого шанса просить свет белый увидеть. Тут же заметила на шее роженицы ожоги полосатые. Подождала, пока боль девицу отпустит, ее руку в своей сжала.

- Ты что в лесу делала, а?

Отвела глаза в сторону Голуба, молча на стену уставилась. Резко и грубо дернула ее за локоть ворожея, не на шутку рассердившись.

- Молчишь?! Зря я стараюсь? Сама ведь в лес пошла, никто туда тебя не утаскивал! Где дитя оставила?

Старостиха, спохватившись, оттолкнула ворожею от дочери.

- Да ты что, Радмила?

Голуба захныкала, лицо руками закрыла.

- Сама ведь злыми помыслами удельниц призвала! Хотела и себя, и дитя сгубить? Вот и получила! Смалодушничала, ребенка бросила да убежала - и с кого теперь спрос? Земля из-за тебя занедужит!..

- Радмила! Перестань!

Пламена прижала ворожею к стене, так что та двинуться не могла. Хоть и моложе Радмила была, а старостиха всю жизнь свою в полях работала, спины не разгибая, все же сильнее.

- Не могла она в лес сама пойти! Да и по своей воле с жизнью расстаться - тоже.

- Не веришь? Сама всё у нее спроси. А мне теперь Белокрай от проклятья спасать.

Высвободившись, Радмила уже спокойнее со всей суровостью Голубе сказала:

- За тобой придет твой ребенок. Коли кто из родителей его не признает - досаждать деревне будет, с ума всех сведет, а сады гнилью пойдут. Как солнце сядет, кострище за яблонями соберите да козленка белого приведите. И меня ждите.

Сельчане за дверями молчанием встретили, в глазах - страх. Поняли, что беда пришла в Белокрай и спасения только у ворожеи искать надо. Никто слова не сказал, дабы не гневить понапрасну.

Чуть отошла от дома старосты Радмила - услышала стрекот над головой, задорный, заливистый, да только ничего доброго он не предвещал.

- Вон пошли!

Махнула руками на стайку сорок, что по верхушкам деревьев прыгала, крикнула ворожея, а птицам всё потеха - издеваются-смеются, с неохотой в лес улетели.

«Уже сюда пробрались... Проглядела. Всё проглядела... Врешь, Бес, по своей воле Белокрай не отдам».

Идет девица - только вперед себя смотрит, не видит никого, не слышит. Северин у дома Беримира с работы умывался, заметил, что не спокойно на душе у Радмилы, скорее за рубаху схватился, да за ней, но дед как из-под земли перед ним возник:

- Брось ты это, за ворожеей-то бегать!

Пальцем костлявым в грудь парня тычет, будто сучком проткнуть старается. Глаза блестят из-под бровей угольками-головешками - вот-вот воспламенятся.

- Ты чего, старче? Обидел я тебя чем?

- Оставь Радмилу в покое! Доколе всё от дел отвлекать ее будешь?

- От дел?

Догадался Северин, что дед знает всё про незабвенный долг ворожеи, дюже с духом собрался, хмуро на старика посмотрев.

- Не от того ты ее защищаешь. Не я ей враг. Ей сил надобно огромных, чтоб против демона стоять, а какие тут силы, если рядом даже плеча дружеского нет? Ты ей что ли поможешь в трудный час?

Опешил дед Беримир, отшатнулся, но с ответом быстро нашелся:

- Еще самую первую ворожею любовь сгубила - к Бесу с местью привела. Коль против демона стоять, надобно забыть все людское.

Давно Северин не вспоминал глаза-звезды колючие, не думал о гнилых когтях да пасти смрадной. И не видать бы их никогда боле, да память эта ему самому, как воину, сил дает.

- Сразу видно, дед Беримир, не стоял ты в этой колдовской войне, - молвил Северин с горечью. - Все бдишь, надзираешь, порядок блюдешь, а сам будто и не человек вовсе - знать не знаешь, что душе человека нужно, чтоб с силами, ему не подвластными, бороться. Один в поле не воин. Тут только любовь поможет и ничто боле, лишь тогда сердце выдержит.

Нахмурился старик. В предзакатном свете вовсе на старую древесину кожа его похожа стала. Молчит Беримир, только губы поджимает да головой упрямо качает.

Пока Белокрай суетился, следуя повелениям ворожеи, Радмила готовилась дома к тяжелому обряду очищения. В углу у дверей поставила кадку с благодатью - хотела в Солнцеворот высвободить, да, видать, сейчас оно нужнее. Сама в наряд старинный облачилась, ленты белые в косы повязала. Увидел бы ее кто в поле - за богиню бы принял. Платье белое все вышивкой шелковой да рунами расшито - блестят и искрятся древние письмена, будто каменья драгоценные на свету. На запястьях - тоненькие браслеты-кольца из серебра, звенят при движении каждом - заслушаешься. Смотрит на себя в зеркало Радмила и не узнает. Не отшельница на нее в отражении глядит, а могущественная чародейка, которой ведомы такие тайны, что людей с ума свести могут.

Баюн важно на ворожею смотрит, точно любуется. Таких нарядов хозяйка еще не надевала. Все за ней котище с подоконника следит, глаз не сводит.

Взяла Радмила большой нож да вышла из дому, перед рябинами встала.