Яблони на Марсе

Я промолчал. Себя они, может быть, и убедили, но меня — нет. В конце той беседы Алексей ободряюще подмигнул Тане и с улыбкой добавил: «Лео — гений, вот в чем все дело. Вам известны результаты тестов. Он лучший спортсмен, первый среди скаутов. Отлично разбирается в технике, уже оборудовал собственную лабораторию. Никаких проблем, кроме общения. Ведь правда, доктор?»

Кивнув, я опять ничего не ответил. Есть вещи поважнее тестов или успехов в плавании. Лео и вправду гений — настоящий гений неприятностей. Ложь, воровство и оскорбления — ерунда! Мальчик способен выбрать идеальный момент, чтобы одним ударом, несколькими словами разрушить хрупкую эмоциональную гармонию, создававшуюся десятилетиями кропотливого труда. И поэтому смертельно опасен.

За год до этого, на церемонии награждения юных скаутов, Лео вышел на сцену и ломким, срывающимся на фальцет голосом произнес речь о том, что согласно его расчетам Био-Уровни деградируют. Станция в шаге от продовольственной катастрофы. Голод станет уделом каждого, кроме детей, чьи родители перережут им горло, выпьют кровь, а затем поджарят и сожрут тощие тельца. И эти дети — счастливчики, потому что оставшиеся в живых…

Тут его стащили со сцены старшие скауты и отправили ко мне. Мы в очередной раз побеседовали. «Врач, это был классный прикол! — с заливистым смехом объяснил Лео. — Видел бы ты их рожи…» Я — видел. Почти месяц два десятка биологов и химиков проверяли его «расчеты» — на всякий случай. Еще полгода у меня заняла ликвидация последствий стресса. Но панические слухи до сих пор время от времени вспыхивают снова.

Тогда мать, укачивая на коленях малышку Мону, едва сдерживала слезы: «Доктор, ну почему? Почему он так сказал? За… зачем?!» Отец сделал натужную попытку рассмеяться: «Да уж, шутка вышла глупой. Но ведь никакого вреда Станции он не причинил? Мальчику здесь скучно. Вот и все». Родители становятся на диво изобретательными, когда дело доходит до отрицания очевидного: «Вот и все» — как бы не так!

Станция терраформинга «Марс-9». Двадцатикилометровая шахта, пробитая в коре Марса термоядерными кумулятивными зарядами семьдесят пять лет назад одновременно с тремя десятками таких же — у Северного и Южного полюсов. Жилые сектора, рекреационные зоны, цеха, лаборатории, оранжереи, энергостанции, зверофермы и аквариумы, детские и спортивные площадки, бассейны, голографические залы — все, о чем только можно мечтать. Программы воспитания, обучения, труда и отдыха разрабатывались с учетом ожидающей колонистов вековой изоляции. Надоело сидеть взаперти? Присоединяйся к скаутам, ведущим разведку на поверхности Марса. Работы и риска — непочатый край!

Я активизировал эмократор, и Алексей тут же осознал свою ошибку: «Нет-нет, я не то хотел сказать! Наши задачи… наша цель исключает скуку. Ведь все мы живем полной, насыщенной жизнью… Но порой забываем об этом».

В одном он прав: стоит только людям отвлечься от искусно насыщенной событиями жизни — и они тут же свихнутся от мысли, что вот уже третье поколение обживает марсианские катакомбы… И еще стольким же предстоит там жить и умереть, прежде чем поверхность станет пригодной для освоения. Станция — настоящая преисподняя для человеческих душ, но об этом знаю только я. И еще догадывается не в меру смышленый паренек по имени Лео.

— Проблема вовсе не в Лео, — сказал я им. — И даже не в его поведении. Дело в том, что он может стать причиной новой «Эпидемии Отчаяния».

— Чепуха! — испуганно воскликнул Алексей. — С «Отчаянием» мы справились полвека назад!

Я покачал головой, выдержал необходимую паузу и ровным тоном произнес:

— Диагноз Лео — хронический эгоцентризм.

Таня разрыдалась, стискивая сидящую у нее на коленях дочку. Чтобы бедная девчушка не получила эмоционального шока, я включил голографическую радугу под потолком клиники, и она с улыбкой потянулась к ней всем телом. Через несколько минут, слегка успокоившись под воздействием импульсов эмократора, Таня спросила:

— Чем же мы можем ему помочь? Скажите, мы… мы все сделаем!

Пришлось притвориться, что я обдумываю ее слова, хотя решение насчет Лео было принято еще девять лет назад. Алексей, химик по профессии, осторожно спросил: «А как насчет лекарств?» Таня, начавшая было снова укачивать девочку, подскочила на месте. «Транквилизаторы!» — выпалила она.

Подросток, юноша, взрослый, отец, ученый — на седативных препаратах? Сколько он протянет, что это будет за жизнь? И какую пользу принесет маленькой, жестко организованной общине? Я снова отрицательно качнул головой.

— А что если… — начал Алексей и сбился. — Вы понимаете, о чем я… Мы… то есть я, готов отдать… пожертвовать для пересадки…

Жестом человеческой руки я остановил его, наклонился, и глядя сверху вниз в глаза, сказал:

— Вы должны мне верить, Алексей. Препаратов для лечения в такой ситуации не существует, а мозг Лео оказался невосприимчив к импульсам эмократора. Пересадка же в таком возрасте ни к чему, кроме вашей и его смерти, не приведет.