Яблони на Марсе (сборник)

— Сообразила наконец! — хмыкнул длинный. — Как здесь пахать перестали, так они расплодились… Глупая птица: здоровая как конь, дури — по горло, а летать толком не умеет.

Дрофа скрылась из виду. Вик чихнул и закрыл окно. Ноздри забиты пылью, фермерский грузовик прыгает на ухабах так, что желудок вот-вот выскочит… Нет, вряд ли запись кто-нибудь купил бы. Ему не везло с оцифровками: обязательно какая-нибудь мелочь все испортит, не жара — так комар в руку вцепится. Хотя не в комарах, конечно, дело. Вон Глеба-Большого в Саянах жрали так, что он почесаться не успевал, а по его съемкам полсотни человек в день ходит.

* * *

Они были странник-сквоттеры. Странник — и от «странствовать», и от «странно». Найти необычное место. Обжиться. Прочувствовать. Стать своим. Сделать оцифровку, создать новую чувствилку, по которой, возможно, потом будут ходить сотни людей, дуреющих от скуки в заново отстроенных по единому шаблону городах. Странник-сквоттеров можно встретить в монастырях и заброшенных деревнях, в джунглях, в пустынях, на антарктических станциях.

Глеб-Большой говорил, что их предками были берлинские хиппи, нелегалы из Тибета и гватемальские партизаны. Глеб-Большой жил на маяке, крокодиловой ферме, в замке на Луаре. В плавучей деревне морских цыган. На заброшенной вилле кокаинового короля, где в пробитые минометами дыры в стенах заходили лягушки, а то и кто-нибудь покрупнее…

Глеба считали лучшим. Большинство записей, как ни старайся, какой навороченной аппаратурой ни пользуйся, — всегда разочаровывают. Вроде и был там, видел своими глазами, ощутил на собственной шкуре — а все же что-то не то. Уж как извращались в Голливуде — и все равно ничего не выходило. Сделать достоверную чувствилку — великое искусство. Мало кто умеет это. Глеб — умеет.

Конечно, это была идея Глеба — пожить на заброшенном космолете, легендарном «Аресе», первом и последнем транспорте, доставившем людей на Марс. Лучшая идея за последние несколько лет. Вик искал в себе следы радости, но радости не было. Корабль не звал его. Корабль обживать не хотелось.

* * *

Грузовик притормозил, переваливаясь через «лежачий полицейский» перед перекрестком. От грунтовой дороги налево уходила древняя бетонка. У развилки стояла будка; жестяной козырек над входом уныло поскрипывал на ветру. Вдалеке виднелись серые кубы каких-то зданий.

— Больниця, — сказал китаец. Его мускулистый затылок под короткими волосами собрался в напряженные складки. Долговязый поморщился и сплюнул.

Сквозь щели между дорожными плитами пробивались чахлые кусты. Рядом с серой от пыли будкой охраны качался ржавый шлагбаум. На шум машины неожиданно выглянул солдат с автоматом наперевес, проводил машину скучающим взглядом и снова скрылся за фанерными стенами. Вик покрепче вцепился в поручень, чтобы не свалиться с сиденья на очередной яме, и стал смотреть вперед, туда, где на горизонте уже виднелся Корабль.

* * *

Когда-то они мечтали. Они читали с фонариками под одеялом, липли к экранам, представляли себя в экипаже, среди первых колонистов… Первая Марсианская была невозможным чудом, прыжком в отъезжающий поезд. Наверное, все предчувствовали, что скоро сладкая жизнь закончится, обратится в прах. Хотели разрядиться в короткой, но глобальной вспышке, прежде чем уйти со сцены. Воплотить детскую мечту, ту, что не давала покоя. Все понимали, что времени осталось — в обрез.

Они успели. В смутное время, когда, казалось, все человечество попряталось по норам, истерически наслаждаясь тающими хомячьими запасами, нашлись люди, которые смогли посмотреть вверх. Нашлись конструкторы, астрономы, физики; встала с одров старая гвардия, десятилетия проработавшая на Байконуре и в Плесецке… Нашелся экипаж: Ахметов — биолог, врач, Терпугов — геофизик, Антипов и Вонг — пилоты. И капитан Крылов, огромный, веселый, с громыхающим голосом, с сумасшедшим огоньком в глазах — настоящий герой из зачитанной до дыр приключенческой книжки. Вик с детства знал их имена наизусть. Он мечтал.

* * *

Корабль, напичканный автоматикой, вернулся на Землю. Экипаж — нет. Весь мир обошел посмертный снимок капитана Крылова: пятнистое, оскаленное, заросшее буйным волосом лицо. Фотографии тела пилота Вонга в сеть так и не попали: никто не решился выложить. А трое других вовсе остались на Марсе… Видео восстановить не удалось. Неповрежденной оказалась только одна из первых записей-чувствилок — слабая, неполная, не дающая ответа ни на один из тысячи вопросов. Там тоже была степь. Бесконечная красноватая степь под маленьким злым солнцем…

В корабле собирались устроить музей, но вскоре стало не до того. Он так и остался дико торчать посреди степи; дожди и песок годами сдирали с него окалину, вылизывали бока, и теперь он был виден издали — сверкающая на горизонте точка, постепенно превращающаяся в стоящий на ребре, ослепительно горящий под лучами солнца диск.

* * *

— Видал, полировочка? — подмигнул долговязый. Вик кивнул. — Только не помогла она им… А нечего человеку лезть куда не просят! По мордасам его, по мордасам! Верно, Леха?