Яблони старца Амвросия (сборник)

– Он работал врачом в больнице, – пояснила Татьяна Игоревна. – Поэтому и смог достать морфий. В какой именно? Мама говорила, что в больнице ГУЛАГА, где лечили заключенных из здешних лагерей. А он там был фтизиатром[4]. Хотя о каком лечении туберкулеза могла идти речь в те времена! Самому бы не заболеть. Поэтому мало кто из врачей стремился пойти туда работать. Правда, мама рассказывала, что там он очень хорошо получал. Куда больше, чем раньше, когда работал в амбулатории. Да там еще и продуктовый паек давали. А когда он туда перешел, его дочь, то есть нашу бабушку, взяли работать учительницей музыки в лучшую городскую школу. Как бы теперь сказали, в элитную. Там же учились ее младшие дети, сын Вася и дочь Агния. Пока ему не взбрело в голову наложить на себя руки. Тогда бабушку сразу уволили, а ее детей перевели в другую школу, где училась всякая шантрапа. Представляешь, какой это был удар для всей семьи! И все по его вине! Правда, как только о нем заходила речь, мама сразу заявляла: «О мертвых – либо хорошо, либо – ничего». Она его всегда защищала. Потому что в то время, когда все это случилось, она давно уже работала и замужем была. Вот и не пострадала, как все остальные.

– А что это за крестик? – полюбопытствовала Нина.

– Когда его нашли мертвым, этот крестик был на нем, – ответила Татьяна Игоревна. – По крайней мере так рассказывала мама. Разумеется, его сразу же сняли… А позже в гардеробе, за одеждой, обнаружили и икону (она подняла глаза к образу Спасителя в терновом венце). Мама не дала их выбросить. У нее были и еще кое-какие его вещи: деревянный стетоскоп, портсигар, пара запонок. Еще тетрадка была – то ли его дневник, то ли какие-то записки. А в нее разные бумаги вложены. Я только одну видела: не то письмо, не то заявление с просьбой улучшить питание и условия содержания больным туберкулезом… Чтобы снизить их смертность. Кажется, так. Ума не приложу, зачем мама так дорожила всем этим хламом? После ее смерти я его сразу же выбросила.

Тем временем Нина заметила среди оставшихся еще не разобранными бумаг надорванный конверт, из которого торчал краешек какой-то фотографии. Похоже, старинной. И не ошиблась. Судя по тисненной золотом надписи внизу, снимок был сделан в известной городской фотомастерской. Поскольку он выглядел как новый, было ясно, что прежние хозяева бережно хранили его. На нем был изображен священник, на вид лет сорока или чуть старше. С темными глазами, пристально глядевшими из-под мохнатых бровей, с пышной гривой чуть тронутых сединой волос и небольшой окладистой бородой. Но за его красивой, картинной внешностью угадывалось нечто, куда более важное и значимое: ум, сильная воля и тот душевный мир, что отличает людей глубокой веры. Сзади имелась надпись, сделанная черными чернилами: «На молитвенную память другу Мите П. от протоиерея Феодора Адрианова. 10 сентября 1917 г.».

Для Татьяны Игоревны эта находка стала полной неожиданностью. Хотя совершенно не заинтересовала ее. Поэтому она предложила Нине взять фотографию себе. Правда, в обмен на принесенную ею книжку с каноном. И была очень довольна столь выгодным для себя обменом.

Что же до Нины, то все эти рассказы и находки убедили ее в том, что эта давняя история полна тайн и загадок. Правда, теперь не оставалось сомнений: прадед Татьяны Игоревны действительно покончил с собой. Вот только почему он это сделал? Нет ли тут связи с тем письмом, в котором он просил начальство улучшить условия содержания заключенных в лагерной больнице? И эту просьбу потом вменили ему в вину… Или причина была какой-то иной? Тогда что же могло заставить верующего человека совершить самоубийство? Ведь старый врач явно верил в Бога. Иначе бы он не держал дома икону и не носил бы крестик. В те богоборные времена на такое мог решиться лишь верующий человек. Да и вряд ли атеист стал бы хранить у себя фотографию священника. Разве только в одном случае: их дружба была настолько крепкой, что революция и все последовавшие за ней перемены в стране не прервали ее. Причем, судя по дарственной надписи на фотографии, она началась еще в детские годы. Так что для отца Феодора Дмитрий Иванович навсегда остался «другом Митей»… Дружбу этих двух людей прервала лишь смерть одного из них. Но кто же умер первым?

Вдобавок чем дольше Нина вглядывалась в лицо священника с фотографии, тем больше оно казалось ей знакомым. Словно раньше она уже где-то видела его. Однако, обжегшись на молоке, дуют и на воду. И память о недавнем конфузе была еще слишком свежа, чтобы в очередной раз строить домыслы и догадки. Так что Нина решила, что куда разумнее будет встретиться с единственной оставшейся в живых родственницей врача Дмитрия Павлушкова, которая знала его лично. А потому могла пролить свет на тайну его смерти. А именно – с его младшей внучкой, Агнией Васильевной.

На эту встречу Нина возлагала очень большие надежды. Не подозревая, насколько обманется в своих ожиданиях.

* * *