Ячейка 21

Тяжело дыша, она вставила ломик между золотистым деревом и стальной дужкой. Стоя у двери, Алена напряглась и нажала на свой конец лома. Только что она делала то же самое.

Мгновение – и она уже удивленно смотрит на выломанный замок.

Она открыла дверь и вошла внутрь.

Был по-прежнему вечер среды, пятое июня, а дождь, который хлестал с утра, все лил и лил на уличный асфальт, и небо казалось темным и сонным, как ноябрьский вечер. Эверт Гренс открыл дверцу полицейского автомобиля и уселся на пассажирское сиденье. Он хотел, чтобы за руль сел Свен. Он все чаще так делал, потому что уставал и не мог сосредоточиться на дороге, особенно сейчас, при свете фар. Они сверкали так, что слепили глаза. Как-то внезапно он постарел, черт возьми. И дело даже не в том, что старело тело. Внешней оболочке он как раз давно уж не придавал никакого значения. Ему не для кого больше быть красивым – после всех лет, что он посвятил ей. Но сила… Раньше ведь он мог все. А теперь? Пятьдесят шесть лет. Не женат. Одинок. Как быть с утекающим временем?

Свен гнал от Арланды[8] к Стокгольму. Они опаздывали, они подустали оба: утро-то выдалось хлопотное. Через пару минут в пятом терминале начнется посадка на самолет. Им надо туда – они хотели своими глазами убедиться в том, что человек, которого называли Димой Шмаровозом, поднимется на борт бело-голубого самолета и тот унесет его в Вильнюс. Они хотели быть уверенными в том, что он улетел к чертям, и покончить с ним и с рапортом об утреннем происшествии.

Эверт не отрывал глаз от дороги, поэтому и не заметил раздражения в голосе Свена.

– Опаздываем.

– Что?

– Надо бы поднажать. Нас кто-нибудь встретит?

– Не имею понятия.

Следующий спуск был на Арланду. Свен намного превысил скорость. Ему хотелось побыстрее разделаться со всем этим и отправиться домой.

Дима Шмаровоз был, как они и надеялись, в аэропорту.

Он как раз направлялся к накопителю, сопровождаемый двумя амбалами в штатском. Эверт и Свен стояли немного поодаль, у стойки регистрации, и смотрели, как он нервно подергивает головой, как мелко семенит, почти совсем не продвигаясь вперед (что страшна раздражало сопровождающих). Он рылся в карманах в поисках посадочного талона, как вдруг к нему стремительно подошел коренастый, одетый в костюм человек лет шестидесяти, громко закричал на него, ударил по щеке, чем заручился на несколько минут всеобщим вниманием, затем, потрясая руками в воздухе, проорал еще что-то прямо в лицо Дмитрию, который аж согнулся пополам. Затем пожилой человек отвесил ему еще одну оплеуху и толкнул его в спину по направлению к рамке металлоискателя и дальше – к проходу, огороженному красной лентой, и залу ожидания.

Эверт и Свен просто наблюдали: если бы понадобилось вмешаться, на то тут, в аэропорту, есть охранники. Они были там потому, что хотели убедиться, что уже никогда не встретятся с человеком, который избивал молодых женщин. И ни за чем больше.

Пожилой еще прокричал что-то гневное вслед Диме Шмаровозу, а затем направился к Эверту и Свену. Он шел уверенно, зная, кто они и что они тут делают.

Неожиданно легким шагом он приблизился к ним, держа в одной руке портфель, в другой зонтик, приподнял шляпу и жестом поприветствовал их обоих.

…Автомобиль выехал на трассу Е4, которая ведет к северному въезду в Стокгольм. Из-за дождя было плохо видно дорогу, дворники работали в самом быстром режиме, но Свен еще раздумывал, а стоит ли ехать немного медленнее.

Эверт громко вздохнул и включил радио.

Как зовут пожилого в шляпе, Эверт забыл сразу, как только тот назвал себя. Он спокойно стоял рядом с ними, пока остальные пассажиры, спеша и толкаясь, проходили мимо него. Он заговорил, едва Дима Шмаровоз исчез из виду где-то у него за спиной. Объяснил, что он – начальник службы безопасности литовского посольства, а потом предложил угостить их выпивкой. Эверт сказал «Нет, спасибо», потому что устал как черт, но рядом был Свен, и поэтому… «По чашке кофе, – настаивал посольский. – По чашке кофе в баре на втором этаже. Сразу у эскалатора».

Они на секунду задержались в дверях, а потом он указал на столик возле стеклянной стены, выходящей прямо на летное поле. Он сам подошел к стойке и принес три чашки кофе с венскими булочками, поставил на стол и, сев на пластиковый стул лицом к ним, отхлебнул сразу полчашки.

Он хорошо говорил по-английски. С сильным акцентом, но все-таки лучше, чем Эверт и Свен, вместе взятые. Попросил прощения за свое недавнее поведение, сам-то он против рукоприкладства и крика, но иногда это необходимо, и сегодня как раз такой случай.

Потом он их поблагодарил: это был длинный и путаный поток слов от имени литовского народа.

Он сидел и, спокойно глядя им в глаза, говорил, как был поражен известием о своем коллеге по работе в посольстве, Дмитрии Симаите – так его на самом деле звали, как болезненно это обстоятельство для страны, которая только-только поднимает голову после многолетнего ига. Он искал у них сочувствия, которое заставило бы их замолчать всю эту историю, тем более что они сами видели, как Дима Шмаровоз был выслан из страны, так что…