Ячейка 402

Через три четверти часа рыдание оборвалось так же резко, как началось. Без тормозного пути. Внутри оказалось пусто и легко. Осталось лёгкое недоумение – что это было? Чего она так хотела, какого ребёнка, от кого и, главное – где? В ячейке 402? Что за глупую тайну таскала с собой всё это время? Душа вычищена. Как матка после аборта. До неё только сейчас дошёл голос уже ушедшей Надежды Фёдоровны. Типа, потом полегчает, что-то в этом роде. Увидела в ногах хлеб и масло на салфетке. С обеда, что ли, Фёдоровна принесла? Или уже с ужина? Ишь, не побоялась на четвёртый ярус лезть. Сама живёт на первом, Анна слыхала, из-за больной ноги. Потёрла вспухшие глаза. Ладони соскальзывали, лицо ещё не высохло. Работа… Пошли они в жопу со своей работой. Она ещё полежит, вздремнёт, отдохнёт… У неё никакого настроения работать. Не будет она сегодня спускаться. Никуда не пойдёт. С грязным, жирно-мокрым бельём ничего не делала. Завтра, всё завтра… Достала из-под матраса синюю книгу. Открыла. Под обложкой лежали выклянченные библиотечные карточки, исписанные и чистые вперемешку. Она свернула их и просунула в мокрые пижамные штаны. Не «Always ultra», но лучше, чем ничего.

Вечером, когда жительницы спальни вернулись с ужина, вокруг Анны образовалась прослойка тишины. Её устраивало. Молчание было вниманием. И даже забавляло, что иные, кто никогда не бывал в третьей спальне, будто случайно заглядывали и проходили под её ячейкой. Самое смешное, что из-за узкого прохода между стойками они могли увидеть только её ноги. Переворачивая страницу, заметила – как, оказывается, легко стать знаменитостью.

На следующий день Анна встала раньше и до завтрака успела зайти в медчасть и получить тампоны. Постель обменяла во время обеда – всё ещё тошнило и аппетита не было. Каролина говорила:

– Меня спрашивали, я всем говорила, что у тебя желудочное расстройство. Правильно? Да? Я правильно сказала?

Надежда Фёдоровна кивнула головой и пробурчала что-то неразборчиво.

– Да, ещё, Аня. Ты должна зайти сегодня к обувщику. Обязательно. Тебе ко Дню Колонии новые туфли будут шить.

– Туфли?

– Две пары. Вчера искал обувщик тебя. Это в пятьсот девятнадцатой, ну, ты знаешь. Везуха тебе, новая обувь!

Осторожно, как ступают на лёд, перепроверяла Анна человеческие контакты. Нет, в одиночестве она не оказалась – кому есть дело до чужих нервных срывов. Наоборот, ощущала вчерашний интерес к своей особе. Все будто ждали чего-то, с любопытством и страхом. С ней, как раньше, дружелюбно здоровались и прощались, а что говорили за спиной – не прислушивалась. Ладно, развлекла народ – подкинула интригу, соль в жизнь. Тоже иногда надо. Ведь Колония – не самое радостное место в мире.

После ужина Анна хотела попасть в душ. Она побаивалась встречи с Сергеем, из-за вчерашнего. Он и так вечно язвит, а уж теперь… Ей хотелось от окружающих сплошной, безмерной тактичности. В душ женский он не завалит, а у обувщика может подстеречь, если ему говорили, что она должна быть там. Можно бы укрыться в библиотеке. Но Володя наверняка тоже знает. И всё же пошла к обувщику. Хватит искушать судьбу, нарушая порядки. Пора жить, как люди. Никто её там не подстерегал. Обувщик её видел впервые, о происшествии не слышал или не показывал виду. Ужаснулся лишь состоянию её туфель. Это были ещё те, «личные». Обмеряя ногу, он пугал ортопедическими ужасами, вплоть до ампутации стоп, единственно спасение видел в новой обуви.

Сергей зацепил Анну в очереди в душевую. До отбоя оставалось совсем немного времени. Она не успела спрятаться за спинами. Взял под локоть и целенаправленно увлёк с собой, по бело-зелёной плитке пола. Она не протестовала. И никого не попросила запомнить её место в очереди. Шли быстро и молчали. Сначала узнавала коридоры, потом нет, потом снова узнавала. Но во всех – одинаковый пол. Наконец Сергей спросил:

– Ну, как ты?

– Всё нормально. Прости за вчерашнее.

– Простить? – Он усмехнулся, как от неожиданности. – Слушай, выйдем на улицу? Как тогда? Мне не хочется сейчас видеть их всех.

– Как тогда – не выйдет, – хмыкнула, вспомнив их первый официально-совместный вечер. – Я только надену куртку, подождёшь?

Они встретились у выхода. Он её не обнимал, не целовал в щёку. Анна сомневалась: всё, любовь окончена? Или просто нет зрителей? Светили большие фонари. Было холодно, но безветренно. Несколько ярких звёзд висели, казалось, очень низко, ниже половинчатой луны. Они подошли к высокому бетонному бордюру и присели.

– Обиделся? – спросила Анна.

Он достал сигарету, покрутил в пальцах, взял в рот.

– За что?.. А вообще, ты странная женщина, Аня.

– Тебе-то что? Надоела игра в счастливых влюблённых – так и скажи.

– Один раз пробовал…

– Опять! Слушай, может, хватит, а?! Сколько можно об одном.

Подняла капюшон, глядя на половинку луны. Зубы клацнули. Злость поднималась к лицу жаром, холод отступал.

– Ты знаешь, почему тебя не наказали за прогул? – посмотрел на огонёк сигареты, улыбаясь, как скалят зубы овчарки. Не выглядел ни расстроенным, ни обиженным.

– Может, и наказали. Я не заметила.