Яд

Но теперь все говорило профессору, что наступил решительный момент. Ведь еще не погасли пересуды после того званого вечера, на котором велись поистине скандальные разговоры. Этот званый вечер, можно сказать, неприятной страницей вошел в историю города. Во всяком случае, профессор имел немало душевных огорчений по этому поводу.

Помимо того, со вчерашнего дня, после разговора об акциях фабрики Мордтмана, между профессором и его женой возник новый разлад.

В тот же день профессор посетил Торговое общество и там подписался на десять акций по пятьсот специадалеров. Да, конечно, как он затем признал и сам, это была значительная сумма, но зато он поступил в соответствии с тем методом, которого придерживался по отношению к своей жене.

История с Абрахамом ставила профессора в чрезвычайно выгодное положение. Теперь он мог с помощью колких и едких слов решительно поговорить со своей женой. И хотя он был крайне удручен и расстроен тем, что случилось с мальчиком, этот предстоящий разговор давал профессору чувство какого-то морального удовлетворения.

В течение нескольких лет семейная жизнь профессора шла хотя и тихо, но не совсем блистательно. Нередко фру Венке раздражалась и даже не всегда скрывала того презрения, которое она постепенно стала испытывать к мужу. Своей сдержанностью муж уравновешивал ее поведение и даже не терял надежды победить ее и доказать ей, что на мир следует смотреть не ее, а его глазами.

Войдя в гостиную с письмом в руке, профессор Левдал сказал своей жене:

— Ну вот, дорогая, случилось то, что я все время ожидал, — ты испортила нашего мальчика своими восторженными идеями. Вот письмо, которое я нынче получил от ректора. Наш Абрахам, представь себе, поднял бунт в школе!

— Я не понимаю, Карстен, о чем ты говоришь?

— Я говорю: Абрахам восстал против своих учителей! Он назвал адъюнкта Олбома дьяволом и даже угрожал ему кулаком.

Фру Венке, засмеявшись, сказала:

— Ну, слава богу, что не случилось худшего!

— Худшего? Это восклицание, Венке, отлично характеризует тебя. О, конечно, ты всегда на стороне тех, кто возмущается и протестует. Однако, высокоуважаемая фру Венке, я должен тебе сказать вот что: теперь моему долготерпению настал конец. Мальчик в одинаковой мере принадлежит мне, и я не желаю вырастить из него мечтателя-радикала, который, к стыду и огорчению семьи, закончит свои дни среди подонков общества! Я слишком терпимо смотрел, как ты пичкаешь его своими сумасбродными идеями. Это дало свои плоды. И надеюсь, что ты извинишь меня, если теперь я, как отец, проявлю свою власть, чтобы спасти нашего сына от гибели, если это еще возможно. Где он сейчас? Дома?

— Я еще не видела его.

Фру Венке не решила еще, как ей следует отнестись к столь необычайной горячности своего мужа. Помимо этого, она в точности не знала, в чем именно заключался поступок Абрахама. А расспрашивать мужа об этом ей не хотелось, поскольку он стал говорить с ней столь неподобающим образом.

Но вот, наконец, Абрахам, усталый и голодный, вернулся домой. Он тихонько проскользнул в гостиную и предстал перед своей матерью бледный и подавленный.

Она спросила его:

— Что там произошло, Абрахам? Что ты там натворил?

Абрахам пристально посмотрел на мать — на свою единственную надежду. Но прежде чем он смог ответить ей, профессор открыл дверь своего кабинета и громко позвал сына.

Профессор долго и строго беседовал с ним. Фру Венке не слышала, что он говорил Абрахаму, но ей была невыносима эта беседа. Однако войти в кабинет к мужу ей не хотелось, и поэтому она ушла в столовую.

Свою речь перед сыном профессор начал серьезным и даже скорбным тоном.

— Ты причинил мне большое горе, Абрахам! — сказал профессор. — Я рассчитывал воспитать из тебя честного и полезного гражданина, который доставил бы мне радость и которым я мог бы гордиться, но вместо этого ты обнаружил уже в столь раннем возрасте такие тенденции, какие непременно приведут тебя к гибели, если ты своевременно не одумаешься. Обычно с годами проходит лень, юношеское легкомыслие, необузданность. Но вот дух мятежа почти всегда остается там, где он пустил глубокие корни. Мятежный человек начинает с насмешек над учителями. Затем он свысока посматривает на своего отца и на свою мать. И, наконец, он уже не прочь поиздеваться над самим господом богом!.. Но ты должен знать, Абрахам, к какому сорту принадлежат все эти мятежные люди. Это обычно преступники, подонки нашего общества, которые противятся законам и заполняют наши тюрьмы. Вот поэтому я сегодня больше чем потрясен. И свое горе я даже не берусь высказать словами. Больше того: я не в состоянии бранить тебя или наказывать. Но вместе с тем я не знаю и не решил еще — смогу ли я, вообще говоря, оставить в своем доме такого сына.

С этими словами профессор Левдал вышел из своего кабинета.

Этот молчаливый уход и вся хорошо продуманная речь оказали свое воздействие на Абрахама.