Яд Борджиа

– Убийца Оливеротто отправился на тот свет, навстречу своему старому дяде, – спокойно объявил герцог. – В моих действиях правосудие идет рука об руку с политикой. Вот теперь кто-то с грехом пополам бормочет «Отче наш». Не знаком ли тебе этот голос?

– Вителлоццо! – воскликнул Реджинальд.

– Молчи, не то ведь он подумает, что его зовет злой дух, потому что этот мерзавец подпал под церковное отлучение.

Снова наступила ужасная тишина. Потом дверь приоткрылась, и оттуда высунулась отвратительная голова негра, который кивнул герцогу и тотчас скрылся.

– Мир их предательским душам, хотя я и не завидую ему, – промолвил Цезарь.

Мужество Лебофора поколебалось. Волосы стали дыбом, а колени затряслись, когда он спросил:

– Что там творится? Неужели Вителли убит?

– Пойдем, посмотрим! – ответил Цезарь, после чего взял со стола лампу и поспешно пошел, чтобы отворить дверь, откуда выглядывал негр.

Эта дверь вела в маленький, обсаженный высокими деревьями двор, где возился Зейд, а Мигуэлото раздевал труп. Свет лампы упал на страшно искаженные черты человека, на шее которого был особенным образом скручен платок – орудие убийства. Невдалеке валялось другое мертвое тело, наполовину засунутое в мешок, что не мешало с первого взгляда узнать в нем великана Оливеротто.

– Неужели Паоло Орсини также нет в живых? – хрипло вымолвил Реджинальд.

– Я решил отложить расправу с Орсини до тех пор, пока получу известие из Рима о поимке всего их отродья, включая и Фабио Орсини, который, к несчастью, замечтался над своим Петраркой, – мрачно ответил Борджиа. – Когда кардинал и прочие будут охвачены, я покончу с теми, которые находятся в моих руках, потому что не желаю видеть их среди живых, точно также как и ты, и не имею причины благоволить к ним. Если ты воображаешь, что я все еще веду переговоры с человеком, мечтавшим получить руку Лукреции, то пойдем со мною.

Герцог пошел через двор к башне и поднялся по узкой лестнице в комнату, запертую изнутри на замок и охраняемую снаружи солдатами. Он постучал и вошел, когда ему отворили. Лебофор машинально следовал за ним.

Первое, что бросилось здесь ему в глаза, был Паоло Орсини, сидевший в цепях, устремив взор на лампу, которая за неимением стола была поставлена прямо на пол и отбрасывала мрачные тени наверх, на его бледное лицо.

– Это – палач, – сказал Паоло Орсини, не оглядываясь назад.

– Так следовало бы по-настоящему, но это – комендант Синигалии, явившийся с ключами, – весело возразил Цезарь, и Паоло обернувшись, увидел своего бывшего друга. – Ты желал, чтобы он погиб от моей руки. Желаешь ли ты теперь, чтобы он простился с жизнью, или поменялся с тобой участью?

– Какой участью должен он поменяться со мною? – со странной поспешностью спросил Паоло, хватаясь за последнюю надежду.

– Вот видишь, Реджинальд, как охотно предоставляет он тебя твоей судьбе! – продолжал герцог. – Но я говорю не о той участи, которая постигла сейчас сообщников твоей измены, а о другой, которую назначил ты себе сам в Фаэнце, мечтая о несравненных прелестях Лукреции и не думая о ее ненависти и отвращении, которых нечего особенно бояться этому красавцу-рыцарю.

– О, изменник! Лютый зверь в человеческом образе! – яростно завопил Орсини. – Я не обращаю внимания на твои дьявольские глаза и хочу сказать тебе, англичанин, что он влечет тебя на погибель этой приманкой, которая завлекла меня сюда. О, я, глупец, непроходимый дурак! В Фаэнце он хотел поймать Лукрецию и не допустить ее до брака с Альфонсо.

– А где найду я более смелое сердце для исполнения этого замысла, чем то, которое бьется в груди Реджинальда? – спокойно ответил Цезарь. – Знаменитый воин, с сильными связями в Англии, откуда я могу привлечь к себе храбрые мечи, не родня могущественным мятежникам Эсте или Орсини, не совсем безразличный для Лукреции – я высказываю мысль, давно засевшую у меня в голове, – он из всех ухаживателей, которых имеет или имела Лукреция, был наименее опасным, а для меня наиболее желанным. Клянусь небесами, если он согласится, я немедленно назначу его начальником Фаэнцы!

– Говори же, Реджинальд, в силах ли ты устоять против такой соблазнительной приманки? – с хриплым смехом спросил Паоло.